Читать интересную книгу Портрет незнакомца. Сочинения - Борис Вахтин

Гэлентер не совсем точен насчет роли географической изоляции — как мы помним, репетиции массового самоубийства начались еще в Калифорнии, где сектанты Народного Храма находились в самой гуще ничего не замечавшего американского общества с его «нормальными ценностями». И объяснении Гэлентера, выходит, ничего не объясняют, а только успокаивают…

В рецензии психиатра Джеймса Гордона на книги о гайянской трагедии, материал которых использован мною, отмечается, что авторы дали хороший очерк истории Джонса. И все-таки, по мнению рецензента, они мало рассказали читателям о более широком контексте, в котором расцвел Народный Храм, о родстве между характером и методами Джима Джонса, с одной стороны, и нуждами и стремлениями его последователей, с другой, так что рецензент (и в этом с ним нельзя не согласиться) ждет более обстоятельного и подробного повествования или исследования. А тем временем Гордон высказывает свое мнение, которое сводится к тому, что Народный Храм, подобно другим современным и средневековым, восточным и западным сектам, имел успех в эпоху переворота среди тех, кто переживал экономический и социальный сдвиг. Многие из его приверженцев — старики, бедняки, негры — чувствовали себя в урбанистской Америке XX века такими же беспомощными и отчужденными, как и меланезийцы или вьетнамцы (автор имеет в виду возникшее кое-где поклонение туземцев Меланезии незнакомым им предметам западной цивилизации, так называемые каргокульты, и мистическое движение в Южном Вьетнаме до объединения страны. — Б. В.), такими же раздраженными и забытыми, как неразвитые крестьяне и лишенные работы ремесленники, которые шли за мистическими анархистами Средних веков. Таким образом, Гордон считает Народный Храм делом вполне обычным, организацией типа, скажем, хлыстов. Он пишет: «Как и его исторические предшественники, Джонс обещал своим последователям освобождение от нищеты и неуверенности и возможность стать участниками уникальной и благословенной свыше искупительной миссии». Затем учение Джонса стало, по мнению Гордона, более политическим, так что от идеалов примитивного коммунизма первых христиан (любимое место Джонса в «Деяниях апостолов» — «Все же верующие были вместе и имели все общее») он перешел к бездумной, барабанной воинственности, к этакой «детской левизне».

Удивительно! Нам известно, что Народный Храм возглавляли, как мы видели, образованные люди Америки: Джонс, Троппы, Чайкин. Нам известно, что старики были обеспечены пенсиями, так что назвать их «нищими» никак невозможно — эти пенсии приносили высокий доход Джонсу. Нам известно, что лозунг общности имущества был таким же шарлатанским обманом, как и воскрешение мертвых. Нам известно, что Народный Храм действовал не на одиноком острове, обитатели которого падали ниц при виде самолета или поклонялись случайно попавшей к ним радиолампе, видя в ней дар предков, а в центре наибогатейшей страны мира, перенасыщенной средствами связи. Нам известно, что Джонса высоко ценили политические деятели. Нам известно, наконец, что Джонс категорически отвергал религию, материл Господа и объявлял лично себя и Христом, и Буддой, и Эхнатоном, и вообще, кем угодно, лишь бы приобрести личную власть над душами людей. И как-то все это ускользает от Гордона, куда-то девается, остается что-то туманное, неясное — столь же неопределенная возникает картина, как и до самоубийства в Гайяне. И тонет безнадежно суть дела…

«Соединяя гипнотический стиль и театральные чудеса проповедника, препоясанного Библией, с красноречием революционного социализма, Джонсу удалось привлечь на свою сторону течение, которое оставалось без вождя со времени кончины Черной Власти (имеется в виду крайнее негритянское движение. — Б. В.). В то же время его видимая приверженность личному религиозному опыту, социальной справедливости и совместной жизни привлекла молодых белых, которые, несмотря на возможности, предоставляемые им классом, цветом кожи и образованием, чувствуют себя столь же оставленными на произвол судьбы и нуждающимися, как и черные», — пишет Гордон.

Вот тебе, бабушка, и отсталые крестьяне и безработные ремесленники Средних веков! Вот тебе и хлысты!.. Что же это такое, объединяющее невежественную, обездоленную массу, жившую тысячу лет назад, и образованных людей, которым предоставлены обществом богатые возможности? Что между ними общего? Почему американец XX века и меланезийский дикарь, живущий как бы в каменном веке, ведут себя поразительно похоже, только с той разницей, что «дикари» до массового самоубийства все-таки не опускаются, небывалых примеров не создают, мир от гибели спасать не бросаются и человечество облагодетельствовать не стремятся?

«Они умерли, — пишет Гордон о джонстаунцах, — не потому, что мозги их были промыты (т. е. наполнены навязанными им понятиями. — Б. В.), а потому, что они зашли слишком далеко, чтобы вернуться, или потому, что лидер, которому они подчинили свою волю, приказал им быть убитыми». Он напоминает, что на магнитофонной пленке, сохранившей некоторые детали последних минут Джонстауна, слышен голос, кричащий кому-то, кто не хотел умирать: «Отец завел нас уже далеко! Я голосую за то, чтобы идти за отцом!»

Урок случившегося, считает Гордон, в том, чтобы более внимательно относиться к тому, что мы делаем и кого мы слушаем. Вывод верный, но только что-то очень уж общий, неопределенный.

Американская печать — и это совершенно естественно, учитывая ее традиции, — склонна видеть в джонстаунской трагедии урок, прежде всего, для США. При этом, как мы уже видели выше, секта Джонса вписывается ею в некоторое множество сект вообще В этом отношении очень характерна статья «Народный Храм», написанная Уильямом Пфефом и опубликованная в журнале «Ньюйоркер» 18 декабря 1978 года.

Автор начинает так:

«Народный Храм преподобного Джима Джонса был мессианистской сектой того типа, который знаком по истории и Америки, и других стран. В событиях, имевших место в прошлом месяце в Джонстауне, Гайяна, существовало сходство с тем, что случилось в прошлом. Но были также резкие различия…»

Вот, кажется, сейчас автор и заговорит о сути дела — о неповторимости Народного Храма, о полноте его судьбы, но нет…

«…различия, причины которых в особенностях общества — нашего общества, — и именно эти различия беспокоят больше всего».

Следует длинный перечень сект и вероучений, стран и эпох, перечень, свидетельствующий о больших познаниях автора. Здесь Средние века и Реформация, Африка и Индокитай, секты Кимбангу и Эрикилипикили, Стэнливиль и Меланезия, восстание тайпинов и призывание духов американскими индейцами. Все это свалено в кучу без какой-либо попытки конкретного разбора — дескать, это, как выразился Витторио Лантернари, «религии угнетенных»… Но, во-первых, любой человек и любое множество людей всегда, наблюдая наш довольно-таки противоречивый мир, не свободный, мягко окажем, от пороков, зла, несправедливости, может почувствовать себя угнетенным до того, что воскликнет вслед за Шекспиром «Зову я смерть». Во-вторых, секта Джонса мало похожа на, скажем, тайпинов: последние двинулись освобождать свою страну от гнета захватчиков, от язв коррупции и беззакония, а Джонс и его сторонники бежали из своей страны; тайпины шли в бой за свои идеалы, а джонстаунцы уничтожили сами себя; если и есть между тайпинским движением и Народным Храмом что-то общее, то это общее требуется очень конкретно назвать и проанализировать, а так один туман напускается, и плавают в нем Эрикилипикили, Китавала, свидетели Иеговы, мормоны… Так что, с одной стороны, секта Джонса получается и похожей на другие секты, включая Эрикилипикили, и непохожей…

Что же автор находит похожего?

«Пророк, — пишет он, — рассказывает обеспокоенной группе людей, что они являются или могут стать особо избранными, чтобы принести миру весть об избавлении его, или открыть землю обетованную, свободную от страдания, или пережить грозящий конец мира, который сметет их угнетателей и врагов». В этих словах совершенно верно отмечено, что люди, которых я называю «социально заразными», действительно обязательно пользуются своего рода «завлечением мечтой»; но мечта мечте — рознь, не каждая из них ведет к самоубийству… «Эти культы, — пишет далее автор, — часто вносят надежду и дисциплину в жизнь людей обещанием конечной справедливости или спасения». И это очень справедливо, только надежда и дисциплина с обещанием за них будущего спасения не есть черта исключительно сект, они встречаются, и даже бывают необходимы, например, на корабле, попавшем в шторм, причем его команда, возможно, будет вести себя под руководством капитана в чем-то очень похоже на, скажем, секту Эрикилипикили, только от таких сравнений становится на душе и муторно, и грустно. Не хватает еще каких-то черт, какого-то, может быть, более общего критерия, чтобы различать внешне схожие, но внутренне совершенно разные явления.