– Теперь что же – на шапку меня, да? – зло прошипел Баюн, безуспешно пытаясь растянуть ремни на лапах. – Суки!
– Ты лучше поблагодари, что мы на тебя капканов ставить не стали, – усмехнулся Яромир. – Не люблю я их чего-то в последнее время…
– Зовут тебя как, перевертыш? – перебил его Баюн. – Какого ты роду-племени? Чтоб мне знать, на кого зуб точить…
– Зовут меня Яромиром, роду-племени я славного, древнего, прихожусь родным сыном Волху Всеславичу, – степенно ответил оборотень. – Со мной – Иван, сын Берендея, покойного князя тиборского. А изловили мы тебя не по собственному хотению, но по велению Всеволода Юрьевича, князя Владимира и Суздаля…
– Так что на него зуб и точи! – влез Иван.
Глазные дырки в железном колпаке ярко засветились – зрачки огромного кота сузились до тоненьких ниточек. Он подозрительно осмотрел своих поимщиков с головы до ног и задумался, тяжело урча.
– Да, я знаю про вас сказки, – наконец промолвил он. – «Сказ о том, как Яромир Серый Волк на закат путешествовал, да в земле Баварской вервульфа в честном двобое загрыз». «Сказ о том, как Яромир Серый Волк к бабе-яге в полон попал, да ножа отцовского лишился». «Сказ о том, как Яромир Серый Волк с ведьмаком коварным бился, да серебряным кинжалом тяжко ранен был».
Яромир невольно коснулся старого рубца на левой скуле и озадаченно нахмурился. Действительно, этой отметиной его украсил ведьмачий кинжал. Известное дело, серебро ранит сразу обе личины оборотня, поэтому после него раны заживают так же медленно, как у обычных людей, а шрамы не рассасываются, остаются навсегда. Любой оборотень предпочтет десяток обычных стрел одной серебряной.
– Откуда узнал? – ровным голосом спросил Яромир.
– На то я и Баюн, чтоб сказки рассказывать… – вкрадчиво промурлыкал кот. – У меня таких историй мно-о-о-ого…
– А про меня есть? – загорелся Иван.
Баюн окинул его снисходительным взглядом и лениво изрек:
– Меньше. Молодехонек ты уж очень – мало про тебя пока что сказать можно… Хорошей сказке устояться нужно – хоть годика три… Но из раннего… м-м-м… да, есть кое-что. Правда, не сказки, а побасенки – только чтоб мужикам ржать. «Сказ о том, как из-за княжича Ивана шесть красных девиц в одну ночь девицами быть перестали». «Сказ о том, как княжич Иван домового поймал, да по лбу от него схлопотал». «Сказ о том, как княжич Иван да воевода Самсон друг друга за женщин приняли»…
– Вранье!!! Все вранье!!! – истошно завопил Иван, страшно покраснев. – Не было такого, не было, никогда не было!!!
– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался Яромир. – Ну-ка, поподробнее…
– Да он же все врет, врет, врет, ВРЕТ!!! – не унимался княжич.
– В моих сказках только правда! – напыжился Баюн.
– Давай уже, рассказывай, как там дело было! – пододвинулся поближе усмехающийся Яромир.
– А дело было так, – замурлыкал вредный котище. – Состарился воевода Самсон на службе княжьей, овдовел. Ну и известно – седина в бороду, бес в ребро. Женился во второй раз – на Дуняше, ключницы своей дочке. Ну, девка молодая рада-радешенька – у воеводы хоромы богатые, мошна тугая, да и собой мужчина видный, богатырь на загляденье, хоть и не мальчик уже. А только со временем скучать начала – у мужа старого на уме только ратные дела, к женским ласкам поостыл уже, да и силы все ж не те, что в молодости. Принялась Дуняша потихоньку на сторону поглядывать – сначала вприглядку, а там все чаще и чаще. Молодка она была прилежная – то и дело с кем-нибудь прилечь норовила. Да и ходить далеко не надо – чай, муж не кто-нибудь, а воевода княжий, над всей дружиной начальник. Парней лихих в дружине хватает… И вот положила Дуняша глаз на княжьего меньшого брата – Ивана свет Берендеича. Зазвала милого дружка к себе в светлицу – ночью наказала приходить, когда все спать лягут. Три раза повторила – во второе окно справа лезть. Да только этот дурак все едино обсчитался и в третье залез. А то было окно самого воеводы Самсона… Ночка выдалась темная – ни зги ни видать. Полез Иван к воеводе под бочок – а тот очи продрал, да спросонья решил, что это женка его, Дуняша. Обняли они друг друга, слова шепчут ласковые – а сами чуют, что не то что-то деется… А уж как нащупали друг у друга то, чего ни у одной женщины не встретишь…
– ВРАНЬЕ!!! – истошно завизжал Иван, страшно топая ногами. – Вранье! Вранье! Вранье! Не было такого! Никто не видел! Не было!
– А дальше, дальше? – отмахнулся от него Яромир. – Дальше-то что было?
– Из окна я выпрыгнул дальше… – убито ответил вместо Баюна Иван, опустив очи долу. – Да и дал деру. К Дуньке с тех пор на перестрел не подхожу! А жалко – ладная она молодка, ядреная, краснощекая…
– А Самсон Самсоныч что?..
– Воевода Самсон – муж не самый глупый, – мурлыкнул кот Баюн. – Долго думал, да все-таки догадался, что гость ночной не к нему являлся, а к жене молодой. Однако ж шуму поднимать не стал – решил не выносить сору из избы. Только задал Дуняше своей взбучку, выбил из нее дурь, на том дело и кончилось. Блудить она не бросила, но наглости все же поубавилось…
– Хорошо хоть, не вызнал он, что то я был… – поежился Иван.
– Ошибаешься, вызнал… – ехидно засверкал глазами Баюн. – Говорю же, воевода Самсон – муж не самый глупый. Он не только рати водить умеет. Посмотрел он наутро следы под окном, нитку нашел красную от рубахи, видоков поспрошал, все тихонько расследовал – и точно удостоверился, что был то не кто-нибудь, а княжич Иван по прозвищу Дурак… Впрочем, он с самого начала на тебя и подумал.
– А… а… а что же он… что же он тогда… – начал задыхаться Иван, оттягивая бархатный воротник.
– Да говорю же – решил сор из избы не выносить. Стыд-то какой – у воеводы не жена примерная, а женка блудящая! Сраму не оберешься – ославят, освищут! Да еще конфуз какой вышел – сам воевода с полюбовником ейным в одной постеле очутился, трогали друг друга за всякие места! Позорище страшенное! Вот и смолчал воевода, сделал вид, что вовсе не было ничего.
Яромир мелко трясся, чуть ли не захлебываясь от смеха. Иван, красный как рак, тоже мелко трясся, но не от смеха, а от стыда.
– Не видел же никто… – простонал он. – Темно же было…
– Да воевода уж позабыл давно, – утешил его кот Баюн. – Расквитался и позабыл.
– Как расквитался?!
– А помнишь, через три седмицы после того случаю он тебе на учебном двобое руку дубиной переломил?
– Так он нарочно?! – выпучил глаза Иван. – А сказал – нечаянно! Еще ведь извинился, гадюка такая, прощенья попросил!
Яромира наконец-то прорвало – оборотень повалился ничком и начал колотить кулаками по земле, заливаясь хохотом. Из глаз у него текли потоки слез, лицо приобрело густой свекольный оттенок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});