– Две тысячи нас было, – не слишком охотно продолжил Матвей, – почти две – поправился он. В Гарце на нас напали люди Дьяволицы. Мы шли в походном строю, в четыре ряда, доспехов почти никто и не надел. А воевода наш – царство ему небесное – ни по бокам дозоров не пустил, ни вперед никого не послал.
– Ну и дальше что было?
– Ударили нас с двух сторон, сразу, конные лучники… Первыми выбили воевод и сотников, и пошло…
– Кроме вас уцелел кто-нибудь? – спросила одна из темных личностей.
– Может и уцелел, только вот недосуг было оглядываться вокруг, – бросил Матвей.
– Небось, бежали, словно от Вельзевула? В словах немца не было издевки, а лишь сарказм.
– Ты, почтенный, был бы не лучше, – зло огрызнулся Матвей.
– Ну конечно, – продолжал меж тем немец, пропустив мимо ушей замечание. – Тот, кто дерется с ее холопами, тот просто по зубам получает. А кто с ней самой на поле боя сходится, так уж никому рассказать про то не может.
После этих слов он ловко запустил обглоданную кость в очаг. Звук его голоса заставил дремавшего до того мужчину со шрамом открыть глаза, он обвел взглядом помещение и людей… Глаза его на несколько секунд остановились на Матвее, и что – то дрогнуло в его лице. Но, может быть, то были всего лишь тени от колеблющегося пламени?
Тем временем женщина привстала с лавки и, пошатываясь на нетвердых ногах, обратилась к хозяину:
– Эй, добрый человек! Не поджаришь ли ты немножко мясца для честной замужней женщины, давшей во славу святой Магдалины обет воздержания на год? – она призывно поиграла глазками.
– Где я возьму его тебе, – буркнул в ответ хозяин, – вон последнее доедают, – он кивнул в сторону смачно чавкающей в углу четверки. – Вот ляжку твою разве поджарить? Способность шутить он, как видно, до конца не утратил.
Среди присутствующих пробежал смешок, а женщина, махнув рукой, вновь опустилась на лавку и тут же задремала, прильнув к широкой спине своего соседа.
По мере того, как согревались тела и опустошались кувшины и фляги, постепенно завязывались разговоры между оказавшимися тут по вине случая путниками.
– Габсбурги – таки отбились, – цедил черноволосый. – Не те мятежники, уже не те, что раньше. Помяните мое слово – лет через десять и вспоминать об этой чертовой бабе не будут.
Темные личности оказались, по их собственным словам, небогатыми торговцами, пытавшимися, пользуясь установившимся затишьем, доставить, о поручению старейшин своего городка, кое – какой товар из старых запасов в Южную Германию, и обменять его на нужное городским жителям. Но тут как раз началась эта заваруха под Зальцбургом, и…
– Говорил я ратманам – не надо, не выйдет из этого ничего, – твердил с кислой миной один из купцов, унылого вида лужичанин, – выгода небольшая, а потерять можно всё. А они – «Товар нужен, товар, без квасцов и железа городу не жить». Ну и наше вам, – он взметнул рукой, – ни товара, ни соли, ни сукна…
– Да Бог с ним, с товаром, Зигмунд, – буркнул до того молчавший пожилой толстяк, похоже, старший из них – Главное: живы остались. Да и то сказать, не случись этой драчки у Зальцбурга…
– Граф наш собрался идти на серебряные рудники, – рассказывал проснувшемуся оборванцу чех. – В прошлом месяце обоз с четырьмя без малого сотнями фунтов серебра захватил, теперь вот всё забрать хочет. А я что – нанялся ему башку под стрелы подставлять? Тем серебром он уж точно со мной не поделиться!
– Ишь ты – четыре сотни фунтов – это ж сколько в кронах будет? – заинтересованно произнес самый молодой из торговцев.
– Как бы не дожить нам, что серебро без надобности будет, а что угодно отдашь за черствую корку, – неожиданно трезвым голосом процедил молчавший дотоле толстяк, успевший посадить девицу на колени (видать, решил, что чему быть того не миновать).
– Как у франков, – уточнил кто – то.
– Что у франков, – вымолвил вполголоса хозяин, – вон, в Померании, говорят, уже всех детей поели…
Протрезвевший к тому времени рыцарь – монах, или монах – рыцарь (а может быть, не рыцарь и не монах) и один из четверки завели громкий спор об устройстве того света, причем последний проявил недюжинные познания в демонологии.
– Глава Ада – король Люцифер, – методично объяснял один из четверки, – за ним – Асмодей, Зебаот, Вельзевул, Апполион… После него – обычные бесы. Далее идут вервольфы, ундины, валькирии, гули, лесные и горные гномы, эльфы, еще ниже – наиболее угодные Дьяволу, из числа продавших ему душу…
– Вздор! – монах ударил кулаком по лавке, – вздор и ересь!! Говорю вам – Сатана – император Ада! При нем состоит его свита: казначеи, канцлеры, секретари – Астарот, Пифон, Бегемот… Дальше идут шесть адских королей – Велиал, Асмодей… затем тринадцать герцогов…
Венгры с любопытством наблюдали за готовыми вцепиться друг в друга доморощенными богословами. А хозяин с невеселой улыбкой пожал плечами.
– И о чем только люди спорят? – обратился он к Матвею. – Помню, пару недель назад тоже вышел спор у проезжих, – из – за индульгенций – действуют ли они после того как папы не стало, или нет. Так без малого не порубили друг друга…
Матвей промолчал в ответ. И впрямь, спор о титулах, которые положены Падшему Ангелу казался ему нелепым. Но уж не ему встревать в эти бесконечные богословские споры, столь любимые латинянами…
– Вздор и ересь, ересь, за которую костра мало! – ревел немец в ответ на очередные аргументы оппонента. – Твой Альфред Больштадский пишет так, как будто сам побывал в аду, куда он несомненно попал за свои бредни!
С тоскливым чувством Матвей поднялся, и шагнул к двери.
– Пойду проведаю коней, – бросил он Дьёрдю, вопросительно на него посмотревшему.
Спустя несколько минут после его ухода, когда внимание присутствующих было полностью поглощено разгоревшемуся с новой силой спору об устройстве Преисподней, человек со шрамом тоже вышел во двор, на ходу демонстративно поправляя узел кушака.
…Матвей высыпал в кормушку остатки овса из седельных сумок. Без зазрения совести добавил несколько пучков соломы из соседних яслей, предназначенной унылому мерину одного из торговцев. Ничего, перебьется. Своего коня надо беречь, а не чужого, а Огневой ведь, как – никак, жизнь ему спас. Да и не случиться ничего с этим одром.
Он не услышал скрипа двери, не услышал за свистом ветра и шорохом тростниковой кровли под его порывами и поступи чужих шагов, и когда за спиной раздался голос, Матвей невольно замер. Рука тотчас начала нащупывать на поясе оружие.