Речь, произнесенная 11 мая в рейхстаге канцлером, не могла содействовать облегчению положения. Г-н Брюнинг[124] изложил германский тезис о разоружении; он напомнил о времени, когда с его страной обошлись «с беспримерной грубостью», и требовал «восстановления равноправия». Он требовал также аннулирования политических долгов в качестве первоочередного условия спасения мира и протестовал против мысли, что Германия снова сможет платить после моратория. 15 мая в Дижоне г-н Поль Бонкур ответил на эту декларацию в своем обращении к бывшим фронтовикам. Оратор развивал следующие идеи: 1) нужно организовать мир в национальном и международном масштабе как в области политической, так и экономической; 2) может быть, придется просить бывших фронтовиков пойти на жертвы, но лишь после того, «как будет осуществлена возможная экономия во всех других областях, кроме той, которая отмечена кровью мучеников и вдовьими слезами»; 3) нужно поощрять Дунайскую организацию; 4) что касается разоружения, то мы должны твердо стоять на наших позициях, которых придерживались все французские правительства начиная с 1924 года и которые непосредственно вытекают из протокола, связывающего разоружение с арбитражем и безопасностью. Так как организовать международную безопасность посредством взаимопомощи и международной силы еще невозможно, мы должны, дабы воспрепятствовать перевооружению Германии, «хладнокровно и без демагогии взвесить, на какое сокращение вооружений можно пойти при данном положении вещей и при существующих международных гарантиях, чтобы осуществить первый этап, который лишил бы Германию предлога, ожидаемого частью ее общественного мнения (увы! все возрастающей), и который дал бы, напротив, ее демократическим элементам, борющимся в трудных условиях, возможность сопротивляться этому перевооружению»; 5) что касается репараций, то мы должны примирить наше чувство европейской солидарности с нашей решимостью не допустить отмены наших неоспоримых прав и, во всяком случае, не допустить нарушения равновесия между нашими кредитами и долгами, поскольку было бы несправедливо возложить все убытки только на французского налогоплательщика».
Съезд Федерального союза партии дополнил 17 мая эти пять предложений пожеланием, согласно которому должна быть усилена власть Лиги наций, произведено «существенное, всеобщее, одновременное и строго контролируемое сокращение национальных вооружений»; в распоряжение Лиги наций предоставлены интернационализированная гражданская авиация и другие силы, необходимые для создания автономной международной полиции, а сама Лига наций получила бы авторитетную власть и право принимать быстрые решения, основывающиеся на уважении к договорам и международному праву. Кроме того, съезд провозгласил срочную необходимость морального разоружения. Следует отметить, что в это же время бюджет рейхсвера предусматривал кредит на постройку линкора типа С, третьего из новой морской серии.
Затруднения г-на Тардье и г-на Фландена стали более понятными, когда узнали, что правительство было вынуждено выпустить 3 миллиарда бон казначейства. Эту операцию представили публике в самом безобидном виде: эти боны – объяснялось ей – должны были попросту заменить эмиссию облигаций для финансирования программы национальной технической реконструкции. Об этом и некоторых других вопросах я беседовал с президентом республики 18 мая, когда он оказал мне честь, пригласив к себе. У него возникла мысль, которой он продолжал придерживаться, поручить мне без промедления формирование кабинета. Однако после некоторого размышления он счел, что будет лучше подождать созыва новой палаты и выбора председателей обеих палат. Я охотно согласился на его предложение присутствовать на совещаниях, на которых он собирался поставить на обсуждение самые серьезные современные проблемы. Биржа ответила на эту беседу значительным повышением курса. В результате размышлений после второго тура голосования среди всевозможных противоречивых слухов и мнений я пришел к мысли, что мой долг пойти на сотрудничество с социалистами в будущем правительстве без каких-либо условий; в том же случае, если бы этого не удалось достичь, я решил предстать перед обеими палатами, не вступая ни в какие переговоры с группой Тардье; я собирался выработать ограниченную, но вполне конкретную программу, по которой и будут обо мне судить.
20 числа состоялось заседание бюро партии радикалов. Социалисты – сторонники сотрудничества – хотели, чтобы мы приняли на себя инициативу резолюций, которые они обсудили сами. Я сказал своим друзьям, что подобная процедура кажется мне опасной для нас; что это приведет к тому, что на нас возложат ответственность за решение социалистов; что социалисты, не согласовавшие с нами свою позицию, будут совершенно свободны и что я опасаюсь неискренности, неизбежной в любой полемике. Моя точка зрения была одобрена бюро единодушно, за исключением двух человек. Мы назначили на 31 мая собрание нашей группы и исполнительного комитета и продолжали упорно придерживаться своей сдержанной позиции; несмотря на настояния прессы. 22 мая в Лионе я имел продолжительную беседу с г-ном Норманом Дэвисом[125]. Я нашел в нем собеседника, наделенного чувством справедливости, стремящегося устранить столь многочисленные политические и моральные трудности в отношениях между Соединенными Штатами и Францией. Он высказал мне свой взгляд на причины этого недоразумения. Мы долго говорили о Германии; я изложил ему свои опасения, свое мнение о политике дальнего прицела, которой придерживались после перемирия наши соседи, и особенно г-н Штреземан. Несмотря на уважение моего собеседника к канцлеру Брюнингу, он согласился со мной относительно опасного характера немцев и целей, преследуемых их дипломатами. Он пожелал, в частности, чтобы были урегулированы несущественные, по его мнению, затруднения между Францией и Италией. Беседа, весьма любезная с самого начала, приобрела очень скоро, как мне показалось, дружественный характер, может быть, благодаря нашей общей привязанности к Макдональду, чьи сердечные пожелания он мне передал.
Социалисты готовили свой съезд; одно за другим следовали собрания их федераций. Статья Поля Фора, в которой он вновь обрушился на нас с бранью, столь обычной для него, вызвала даже внутри социалистической партии ожесточенные споры.
Меня гораздо больше беспокоило происходящее в Германии, чем то, что могло взбрести на ум Полю Фору. Утром 24 мая меня навестил г-н Франсуа-Понсэ, французский посол в Берлине. Он изложил мне с подчеркнутым пессимизмом политическое положение в Германии, почти монархическую власть президента Гинденбурга, вероятный образ мыслей канцлера Брюнинга и сделал очень интересный анализ характера гитлеровского движения как реакции протестантского пиетизма против католицизма центра и, в более общем порядке, против духовной анархии в стране. Что касается проблемы репараций, то он, как мне показалось, не мог предложить конкретного решения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});