Впрочем, в письме, адресованном г-ну Мальви, г-н Фландеи перечислял авансы, разрешенные правительством, главные из которых следующие: 8 августа 1930 года Трансатлантической компании было предоставлено 3 миллиона 829 канадских долларов, то есть приблизительно 70 миллионов франков; 29 ноября 1930 года пароходству «Мессажери Маритим» – 8 миллионов 305 долларов, то есть 208 миллионов франков; 29 ноября 1930 года Трансатлантической компании – 1424 тысячи фунтов стерлингов, или 170 миллионов франков.
20 марта 1932 года г-н Жозеф Кайо произнес в Ажане большую речь, в которой он не только обличал бюджетный дефицит за 9 месяцев, но и «латентный дефицит, который скажется в бюджете 1933 года и который следует исчислять не меньше чем в 7 миллиардов в год». По его мнению, придется в силу крайней необходимости урезать государственные расходы «сверху донизу во всех звеньях». Экономическое положение еще тяжелее, чем финансовое. Наступление «судного дня» было задержано кредитной оргией. В результате прогресса техники производство товаров превысило покупательную способность потребителя. Выказывая глубокую осведомленность и благородный образ мыслей, г-н Жозеф Кайо, применяя в экономике идеи Анри Бергсона о рациональном использовании машин, требует соглашений между производителями; он призывает сотрудничать в этом деле всех республиканцев, чуждых клерикального духа, дабы навязать силам правой необходимые реформы и дисциплину. Оратор сожалеет, что не были осуществлены ни конверсия ренты, ни реформа железных дорог, и критикует незаконные меры, принятые для того, чтобы снять с мели крупные банки. «За всю историю наших финансов, – утверждал он, – не было случая, чтобы частным интересам была оказана помощь за счет денег налогоплательщиков без соответствующего разрешения в законодательном порядке». Не было принято никаких мер, чтобы предотвратить возможность повторения злоупотреблений, обнаруженных этими крушениями. Администраторы пострадавших фирм, состоящие членами советов в 20 или 30 дочерних предприятиях, были в то же время и их поставщиками.
24 марта 1932 года на трибуну сената поднялся г-н Анри Шерон и произнес остроумную речь, в которой оправдывал проводимую им политику «копилки». Папаша Гаспар напомнил, что в марте 1930 года он оставил казначейству 19 миллиардов и что в 1929 году были погашены 12 миллиардов долга, причем одновременно проводили политику снижения учетного процента. Но так как он противился дальнейшему снижению налогов, нашли, что он «нуждается в отдыхе». «И папаше Гаспару – жертве промаха в отношении замужней женщины – пришлось уйти посрамленному и сконфуженному». Итак, к 31 января 1932 года 19,5 миллиарда успели превратиться в 1900 миллионов. «Если подвести итог актива и пассива, – заявил г-н Шерон, – можно сказать, что наша наличность сводится к воспоминаниям». Вместо 3871 миллиона превышения доходов за 1929 бюджетный год, 1930/31 бюджетный год дал дефицит в 2600 миллионов. Генеральный докладчик заявил, что в следующем году дефицит достигнет 7 миллиардов. Г-н Анри Шерон критиковал опрометчивую щедрость, возмущался демагогией, сожалел, что не была проведена конверсия, и предсказывал, что теперь перед нами встанет дилемма: денежная инфляция или бюджетная дефляция. Он высказался за суровое оздоровление бюджета и энергичные действия против некоторых финансовых кругов, более или менее международных.
Предвыборная кампания в апреле – мае 1932 года ознаменовалась пятью крупными собраниями нашей партии: в зале Рамо в Лионе 12 апреля; в Тур-дю-Пене 13 апреля; в Ливроне 23 апреля; в Буре 28 апреля и снова в Лионе 29 апреля. Мы напомнили о том, что мы придерживались пакта Национального единения в той форме, в какой он был заключен, хотя и отказались стать соучастниками режима, преднамеренно и сознательно введенного блоком правых сил; что план Дауэса дал Франции 24 миллиарда 344 миллиона, согласно заметке, опубликованной 12 февраля министром финансов; что мы поддерживали Аристида Бриана против его собственного большинства, Бриана, «умершего, точно в изгнании, в собственной стране»[122]. Я говорил о своем сожалении (годы нисколько его не уменьшили) по поводу отъезда из Берлина американского контролера, исполнявшего там свои обязанности, согласно плану Дауэса; являясь образцом беспристрастности и понимания, он был свидетелем или арбитром между нашими самыми главными дебиторами и самыми главными кредиторами. «О какой связи, – сказал я, – между репарациями и долгами можно говорить, когда мы вынуждены в силу первых периодически возобновлять наши акты и права, а в силу вторых связаны договоренностью без каких-либо предварительных условий и гарантий? Именно правительствам и ассамблеям принадлежит право определять политические условия этих соглашений. Мы имеем право критиковать их, потому что в надлежащее время указали палате на отсутствие необходимой компенсации». 20 апреля министр национальной обороны г-н Франсуа Пьетри произнес в Аяччо речь по поводу работы парламента 14 созыва. «Этот парламент испытал наибольшие терзания из всех, – заявил он, – он достиг вершин общественного благосостояния и познал отныне бездну нужды, ложащейся тяжелым бременем на всех». Он признавал, что экономическая и социальная политика, проводимая со времени восстановления французских финансов, способна была расстроить их вновь.
Наибольшее возмущение нашей партии вызывали аванс в два с лишним миллиарда, предоставленный «Банк Насьональ де Креди», и аванс в 354 миллиона, предоставленный Венгрии через подставное лицо «Банк де л'Юньон Паризьенн» без всякой конвенции. На плечи общества перекладывали риск, но не барыши. На наши средства вооружали против нас Венгрию, которая ненавидит нас. Знали также, что на долю тех, кто будет подготавливать бюджет 1933 года, достанется дефицит, достигающий 6-7 миллиардов. «Франция, оказавшаяся почти изолированной, несмотря на свою щедрость и свои жертвы, опустошенное казначейство и бюджетный дефицит – вот три факта, – — заявил я, – которые в своей чересчур выразительной простоте резюмируют положение». Я старался быть умеренным в выборе выражений. Но не молчали и на другой стороне, на стороне министерства: там грозились стереть в порошок злополучных радикалов, там не отказывались ни от правительственного нажима, ни от выдвижения официальных кандидатов. Дискуссия разгорелась вокруг плана Юнга, который мы считали менее действенным, чем план Дауэса; вокруг утечки капиталов, которой угрожали нам в случае возобновления политики левых партий; вокруг предоставления займа в два с лишним миллиарда «Банк Насьональ де Креди» без ведома парламента; вокруг негативного национализма г-на Тардье; вокруг насилий правых. Несмотря на резкость полемики, в которой все же соблюдали вежливость, эта кампания все же выходила за пределы выяснения обстановки. 28 апреля г-н Катала по поручению г-на Андре Тардье выступил в Бельфоре с резкой речью, в которой, нападая на радикалов, он, однако, старался привлечь их в ряды своего большинства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});