Стремясь получить польское гражданство, на преступный путь встал и бывший генерал, начальник управления по подготовке войск Штаба РККА К. Рыльский. Он установил контакт по данному поводу с дипломатическим представительством Польши в Москве и передавал туда секретные документы. По постановлению ВЧК К. Рыльский был расстрелян за шпионаж в пользу поляков[1311].
Поскольку оптационные комиссии становились в некотором роде центром шпионажа, а условием получения иностранного гражданства зачастую являлось согласие ходатайствующих на проведение разведывательной работы, Коллегия ГПУ приняла решение реализовать имевшиеся материалы на Эстонскую контрольно-оптационную комиссию. После проведенной операции было подготовлено специальное сообщение для газет, которое 13 мая 1922 г. было направлено для опубликования в «Правду» и «Известия ВЦИК»[1312].
В тексте отмечалось, что к шпионской работе сотрудники комиссии привлекли несколько потенциальных оптантов из числа военнослужащих РККА (среди них: Грауэн — профессор Военно-морской академии; Потураев — сотрудник штаба Петроградского военного округа; Лак — помощник начальника штаба Эстонской дивизии; Лехт — бывший начальник штаба Эстонской дивизии и др.)[1313].
Публикацией такого сообщения в ведущих газетах страны чекисты стремились оказать предупредительно-профилактическое воздействие на тех, кто контактирует с оптационными комиссиями также и других стран.
Мы уже приводили выдержки из приказа Реввоенсовета № 372 от 19 июля 1927 г., где указывалось на категорическое запрещение военнослужащим общаться с иностранцами, и прежде всего с сотрудниками разного рода дипломатических и иных представительств в СССР, а тем более решать с ними вопросы выезда за границу. Подобного рода случаи имели место и до издания приказа и, к сожалению, после его вступления в силу. Как правило, в контакт с представителями иностранных государств вступали командиры РККА — выходцы из других стран и зачастую принятые в ряды Красной армии по ходатайству соответствующих секций Коминтерна. Показательным является пример с летчиком-инструктором Научно-испытательного института ВВС РККА Ж. Пуантисом.
Согласно информации, имеющейся в его личном деле в отделе кадров Коминтерна, Ж. Пуантис являлся членом Коммунистической партии Франции с 1923 г. Будучи летчиком французской армии, вел в воинских частях подпольную работу и, опасаясь ареста, дезертировал. В 1925 г. он прибыл в СССР[1314].
Уже будучи в кадрах РККА, Ж. Пуантис вступил в ВКП(б), что дало ему возможность из строевых авиационных частей перевестись по службе в НИИ ВВС и получить допуск к секретным материалам по конструированию и испытаниям новых марок самолетов. Однако чекистов насторожили два факта: во-первых, отказ принять советское гражданство и, во-вторых, регулярная переписка с родными и знакомыми во Франции, что однозначно было зафиксировано французскими спецслужбами. Подозрения еще более усилились, когда осенью 1933 г. Ж. Пуантис, воспользовавшись пребыванием в Москве французской авиационной делегации во главе с бывшим министром Пьером Котом, установил несанкционированный контакт с заместителем последнего и выяснял возможность возвращения на родину. Этот факт послужил для сотрудников Особого отдела ОГПУ основанием к заведению на Ж. Пуантиса оперативного дела «Эмигрант» и организации активной работы по нему. Вскоре выяснилось, что «Эмигрант» собирает разного рода сведения якобы для книги, которую хочет опубликовать во Франции. В условиях начавшегося сближения Москвы и Парижа на антигитлеровской основе, в ОГПУ не приняли решения об аресте Ж. Пуантиса, а решили выяснить реакцию генсека ВКП(б) И. Сталина. 11 января 1935 г. в его секретариат ушла докладная записка с изложением всех обстоятельств данного дела[1315].
Решение И. Сталина было неожиданным. На докладной есть его резолюция: «Пусть уезжает». Это было явно политическое решение, и вопрос о неминуемой утечке информации по ВВС перед руководителем страны в данном случае вообще не стоял.
В качестве общих мер по предотвращению утечки секретных сведений следует рассматривать и постановку чекистами еще в начале 1920-х годов вопроса об обязательном согласовании с особыми отделами кандидатов на замещение должностей, связанных с допуском к закрытой информации, и командировок военнослужащих за границу. Последнее, к сожалению, не дополнялось организацией какого-либо контроля уже в условиях пребывания военнослужащих за рубежом. По крайней мере, найти документы, которые свидетельствовали бы об обратном, нам не удалось. А опасность разглашения секретных сведений командированными и, более того, их вербовки иностранными спецслужбами была весьма велика. В подтверждение этому приведем два примера.
Для размещения военных заказов на фирме «Шнейдер — Крезо» во Францию был направлен сотрудник одного из заказывающих управлений РККА Симонов. По данным иностранного отдела ОГПУ, с самого начала пребывания за границей к нему был подставлен установленный агент разведки банкир Левензон-Левин. В беседах с последним Симонов не только разболтал некоторые известные ему секретные сведения, но даже отвечал на разработанный французским агентом вопросник. Советская разведка добыла указанный вопросник, и выяснилось, что большинство из его 14 пунктов имело прямое или косвенное отношение к РККА[1316].
Скандальная история произошла с командующим Кавказской Краснознаменной армией К. Авксентьевским. В посвященной ему статье в первом томе Военной энциклопедии стыдливо указано, что с 1931 г. он находился в отставке по болезни[1317].
На самом деле он с декабря 1930 г. находился в заграничной командировке в Германии и, занимаясь на высших академических курсах рейхсвера, регулярно пьянствовал. «Поведение Авксентьевского в Берлине было настолько из ряда вон „выдающимся“, — писал наркому К. Ворошилову военный атташе В. Путна, — что, по-видимому, по отношению его необходимы какие-то радикальные меры в целях должной оценки этого поведения»[1318].
В пьяном виде он расконспирировался и в присутствии иностранцев заявлял, что на самом деле он не «Вологодцев» (под этой фамилией он фигурировал на курсах, и на эту фамилию ему был оформлен заграничный паспорт. — A. З.), а советский командарм, что он друг К. Ворошилова. И это только то, что услышал военный атташе, будучи вызванным для успокоения К. Авксентьевского в городскую гостиницу. Имели место случаи, когда он покидал других членов советской группы и отсутствовал по ночам, растратил все выданные на командировку доллары и постоянно требовал дополнительных денежных средств. Понятно, что такое поведение «советского курсанта» не осталось вне поля зрения немецкой разведки и контрразведки. Вполне вероятно, что «слабостями» К. Авксентьевского могли воспользоваться сотрудники спецслужб. Вот что на допросе в НКВД показал К. Шпальке, который являлся куратором от военной разведки рейхсвера всех прибывающих на учебу в Германию лиц начсостава РККА: «…на меня возлагались задачи разведки, а именно: в беседах с командирами Красной армии собирать интересующие генштаб разведывательные сведения о структуре, организации и оснащении советских Вооруженных сил и дислокации частей и военной промышленности; изучение морально-политических настроений и деловых качеств командиров Красной армии и составление характеристик на последних»[1319].
Понятно, что мимо К. Авксентьевского немецкий разведчик пройти не мог.
На основе представленных РВС и ОГПУ докладов поведение командарма, создавшего предпосылки к компрометации одного из направлений тайного советско-германского сотрудничества и утечке секретной информации, рассматривалось на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) 25 января, 15 марта и 5 апреля 1931 г.[1320]
В итоге К Авксентьевский был уволен с военной службы и получил строгое партийное взыскание.
В области мер по защите секретов в РККА важным и достаточно острым был вопрос о контрразведывательном обеспечении органами ВЧК — ОГПУ деятельности IV (разведывательного) управления штаба Красной армии. Данное направление работы возникло еще в ходе Гражданской войны, когда начальником Регистрационного (разведывательного. — A. З.) управления в сентябре 1919 г. стал бывший начальник особого отдела 3-й армии Т. Самсонов[1321].
Изучив работу центрального аппарата военной разведки и ее фронтовых органов, он пришел к выводу о необходимости более тесного контакта с Особым отделом ВЧК в плане сохранения в секрете конкретных мероприятий, проводимых как в стране, так и за рубежом. А поле для приложения усилий чекистов было, что называется, непаханым. Однако до окончания Гражданской войны многого сделать не удалось, прежде всего из-за перегруженности Особого отдела ВЧК борьбой с контрреволюционным подпольем.