Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя

То было начало конца. Она проводила дни в молитве. Порвав всякую связь с членами своей семьи, безбожниками, осужденными на вечные муки, она терзалась сомнениями, не заслужила ли и сама небесную кару, не несет ли ответственности за их грехи и неверие. Воспоминание о кощунственном предсмертном бунте дочери неотступно преследовало ее, и она была уверена, что несчастная искупает свой грех в чистилище, а быть может, даже мучается в аду. Одержимая, погрязшая в греховной скверне Женевьева, Луиза, язычница, безбожница, отвергшая даже святое причастие, обе они и душой и телом предались сатане. Г-жа Дюпарк ставила свечи и служила мессы за упокой души усопшей, но отрекалась от живых, предоставив своему грозному, мстительному богу воздать им по заслугам. Но она пребывала в тревоге и в унынии, ей было непонятно, за что бог так тяжко карает ее потомство; быть может, он посылает ей суровое испытание для очищения души, чтобы она вышла из него, достигнув святости. Ей казалось, что лишь отшельнической, уединенной жизнью, посвященной молитве, она заслужит прощение у бога, и он наградит ее за подвижничество вечным блаженством. Она расплачивалась за ужасный грех свободомыслия, в котором были повинны ее потомки, женщины трех поколений, отрекшиеся от церкви, исповедовавшие какую-то сумасбродную религию человеческого братства. И, желая искупить вероотступничество проклятого небом потомства, она обратила все свои помыслы и чаяния к богу, ее великая гордость стала для нее источником смирения, и, ненавидя свою плоть, презирая свой пол, она стремилась вытравить в себе все, что еще оставалось в ней от женщины.

Ее суровый, мрачный пыл отпугивал даже священников и монахов, единственных людей, еще связывавших ее с миром живых. Она чувствовала, что церковь близка к упадку, слышала, как под натиском мирских беззаконий трещит по всем швам католицизм, и, возмущенная победой сатаны, удалилась от мира, словно не желая признавать его торжество. Быть может, ее отречение, это посланное ей свыше мученичество, вдохнет новые силы и мужество в воинов Христовых. Она требовала от них такой же решимости, такого же неистового пыла, какие обуревали ее, требовала, чтобы, заковав себя в броню железной догмы, они поражали неверующих огнем и мечом заодно с богом-истребителем, который грозно покарает свой народ и вновь подчинит его себе. Ее не удовлетворяло рвение отца Крабо, отца Теодоза, и даже суровый отец Кокар казался ей равнодушным и нерадивым. Она упрекала их, что они мирятся с пагубным духом времени и собственными руками разрушают церковь, приспосабливая бога ко вкусам сегодняшнего дня. Эта затворница указывала им, в чем состоит их долг, требовала от них смелости и жестокости, дойдя до фанатизма, вечно неудовлетворенная, несмотря на бесчисленные епитимьи, которые они налагали на нее. Отцу Крабо первому надоело выслушивать мрачные пророчества этой взбалмошной, внушающей опасения, беспощадной к себе восьмидесятитрехлетней старухи, чья религиозная нетерпимость шла вразрез со стремлениями его ордена смягчить, сделать более человечным грозного католического бога, бога резни и костров. Отец Крабо начал все реже появляться у г-жи Дюпарк и наконец совсем перестал ее посещать, вероятно, решив, что скромная сумма, завещанная ею Вальмарийскому коллежу, не искупает всех неприятностей, какие может навлечь на него эта вечно мятущаяся душа. Несколько месяцев спустя исчез и аббат Кокар; не то чтобы он боялся осложнений, просто ему стали невтерпеж вечные яростные схватки с г-жой Дюпарк. Столь же деспотичный и жестокий, аббат стремился сохранить свою власть пастыря, и его возмущало, что их роли переменились: вооружившись именем божьим, она поносит его за бездействие, а он должен это выслушивать, как кающийся грешник. Лишь один отец Теодоз еще пробирался по вечерам в безмолвный, наглухо запертый дом на площади Капуцинов.

Без сомнения, отец Теодоз считал, что наследством г-жи Дюпарк не следует брезгать, так как для святого Антония Падуанского настали тяжелые дни. Напрасно отец Теодоз печатал все новые рекламы о чудесах святого, пожертвования поступали весьма скудно, а между тем они текли рекой в те счастливые времена, когда ему пришла в голову блестящая мысль обратиться к монсеньеру Бержеро с просьбой благословить раку, содержавшую кость святого. Какое возбуждение вызвала тогда в народе эта лотерея чудес; все больные, бедняки, все лентяи мечтали выиграть счастье за свои двадцать су. Теперь люди стали разумнее, — тут немалую роль сыграла школа, — и клиенты попадались все реже, многие уже поняли бесстыдство и нелепость этой жульнической торговли, приносившей церкви Капуцинов солидные барыши. Вслед за этим еще одно гениальное изобретение отца Теодоза — выпуск облигаций «райского займа» — потрясло души обездоленных и страждущих, мечтавших обрести блаженство, пусть хотя бы на небесах, поскольку на земле жизнь была к ним сурова; и еще долгое время одураченные люди несли свои последние гроши, хранившиеся в старых чулках, надеясь, что их издержки будут возмещены и они обретут желанный покой в потустороннем мире. Однако неверие росло, подписка на заем шла туго, и вот отца Теодоза снова осенила гениальная мысль: его клиенты могли получить в вечно цветущих райских долинах собственные садики. Он предлагал прелестные уголки, где верующие могли обрести вечное успокоение среди чудесных роз и лилий, под сенью пышной листвы, близ прозрачных свежих родников. Через посредство святого Антония Падуанского клиент мог заранее заказать такой садик и обеспечить себе вечное блаженство; но, разумеется, это стоило очень дорого, особенно если клиент желал получить комфортабельный и просторный сад. Имелись участки на разные цены, в зависимости от живописности местоположения, близости к ангелам и богу. Две старые дамы уже завещали капуцинам свое состояние, с тем чтобы чудотворец выделил для них два самых лучших сада — один во вкусе старых французских парков, другой более романтического стиля, с лабиринтами и каскадами. Говорили, что и г-жа Дюпарк уже сделала свой выбор и заказала золотой грот в лазурной скале, окруженной миртами и олеандрами.

Поэтому отец Теодоз продолжал усердно ее навещать, безропотно переносил ее гнев и возвращался снова, когда она его прогоняла, возмущенная его равнодушием и уступчивостью перед натиском врагов церкви. Он даже получил от нее ключ и мог теперь приходить, когда ему вздумается, не дожидаясь подолгу у дверей, пока Пелажи откроет ему; бедняжка оглохла и часто вовсе не слышала звонков. Тогда старые затворницы решили отрезать шнурок звонка: зачем сохранять эту связь с внешним миром? Единственный человек, принятый в доме, имел свой ключ, они больше никого не хотели впускать и всякий раз испуганно вздрагивали, услыхав резкое звяканье колокольчика. Пелажи, совсем отупев от благочестия, становилась такой же дикой и одержимой, как ее хозяйка. Приходя за покупками в лавку, она больше не судачила с продавцами и проскальзывала по улицам, точно тень. Потом стала выходить из дому не чаще двух раз в неделю, и старухи довольствовались черствым хлебом и овощами — пищей пустынников. Наконец, последнее время поставщики уже сами приносили по субботам провизию и, оставив ее на крыльце, через неделю забирали выставленную за дверь пустую корзину, где лежали деньги, завернутые в газету. У Пелажи было большое горе: ее племянник Полидор, служка бомонского монастыря, то и дело закатывал ей сцены, вымогая у нее деньги. Он запугивал ее, и она впускала его, опасаясь, что он поднимет шум на весь квартал и разнесет их дом. Но, впустив его, она еще пуще трепетала, зная, что он натворит всяких бед, если она откажет ему в десяти франках. Она уже давно мечтала употребить все свои сбережения, около десяти тысяч франков, скопленных по грошам, на покупку неземных радостей в потустороннем мире; она бережно хранила деньги, зашив их в тюфяк, и никак не могла решить, куда выгоднее поместить их — заказать ли на всю сумму мессы за упокой души или приобрести скромный садик на том свете, рядом с садом ее хозяйки. И вот разразилась беда: однажды вечером, когда она впустила Полидора, тот бросился взламывать шкаф и комод, перерыл все вещи и, наконец, вспоров тюфяк, нашел деньги, схватил их, отшвырнул вцепившуюся в него Пелажи и был таков. Пелажи в отчаянии упала возле кровати, задыхаясь от рыдании: пропали ее деньги, похищенные негодяем, ее родичем, деньги, на которые она могла получить от Антония Падуанского бесконечное блаженство в раю! Раз она не может участвовать в лотерее чудес, значит, она будет осуждена на адские муки!.. Она умерла с горя через два дня; ее труп был обнаружен в грязной пустой мансарде отцом Теодозом, который, не видя ее нигде, удивленный и встревоженный, разыскивал по всему дому. Ему пришлось взять на себя все хлопоты, сделать заявление о ее кончине, заняться устройством похорон, позаботиться об одинокой обитательнице мрачного заколоченного дома, за которой теперь некому было ухаживать.