у вас нет оружия, пришли к выводу, что вы, должно быть, те самые люди. Издалека вы очень похожи на местную гвардию — некоторые из вас, одеты как они, один — в военном мундире, а двое — в шинелях янки. Если вы заранее не сообщите людям, кто вы, вам бы и мили не удалось благополучно пройти в этих местах.
После наступления темноты нас отвели в амбар. Мы завернулись в одеяла и улеглись. За последние 24 часа мы прошли 25 миль — что приравнивается к 50-ти милям ходьбы по хорошей дороге — так что уснули мы очень быстро.
XVIII. Среда, 4-е января
Это поселение было исключительно юнионистским, и превосходно охранялось его женщинами, детьми и бушвакерами. Мы пообедали с женой бывшего заключенного Кэстль-Сандера. Она рассказала нам, что Лафайетт Джонс, о чьем побеге из этой тюрьмы я уже рассказывал раньше, лишь несколько дней пробыл в рядах мятежников, потом сбежал к федералам, а затем вернулся в свой дом в Теннесси.
Командир мятежников — тот, кто взял его в плен, был исключительно жестоким человеком — сжигал дома, убивал мужчин-юнионистов и издевался над их беззащитными женами. Он взял у Джонса 200 долларов золотом, пообещав передать их его семье, но так этого и не сделал. Вернувшись домой, Джонс послал ему письмо с требованием либо немедленно вернуть деньги, либо быть застреленным там, где он будет найден. В конце концов, Джонс нашел его. Партизан вытащил свой револьвер и выстрелил, но промахнулся. А потом Джонс застрелил его на пороге его собственного дома. Юнионисты радовались и приветствовали такой славный исход дела. Впоследствии, в чине капитана, Джонс служил в теннессийском полку. Его отец умер в ричмондской тюрьме, один из его братьев — в тюрьме мятежников в Алабаме, а второго его брата мятежники повесили.
А другой партизан — особенно жестоко относившийся к лоялистам, в начале ноября внезапно исчез. За несколько дней до нашего появления, в лесу нашли его останки, с 20-тью обнаруженными среди клочков его одежды пулями. Его часы и деньги благополучно лежали себе в его кармане. Месть, а не желание наживы, вела тех, кто убил его.
Здесь мы встретили еще одного из наших собратьев по Кэстль-Сандер — его звали Гай. Власти Ричмонда точно знали, что он юнионист-бушвакер, и если бы дело дошло до суда, он наверняка был бы повешен. Но он тоже, под вымышленным именем записался в армию мятежников, сбежал из нее, вернулся в Теннесси, и с новым рвением и энергией возобновил свое любимое занятие.
Теперь он и его компаньон были вооружены шестнадцатизарядными винтовками, револьверами и ножами. Брат и отец Гая погибли от рук партизан, он был ожесточен и безжалостен. Если он когда-либо снова попал в руки мятежников, за его жизнь никто не дал бы ни цента. Но он был весел и беззаботен, словно и не слышал никогда о «Короле Террора». Я спросил его, что он теперь думает о своих приключениях в Ричмонде. Он ответил:
— Я бы не взял и тысячи долларов золота за опыт, который я приобрел в этой тюрьме, но даже за десять я не согласился попасть в нее снова.
Гай и его товарищ предпочитали «красться», что означало вести себя очень тихо, но как только они покинули нас, они — словно целое индейское племя — тотчас начали кричать, петь и вопить на всю долину. Иногда они еще и стреляли — возможно, полагая, что их «вокал» недостаточно шумен. Довольно странная манера поведения для странствующих охотников.
— Гай всегда так ходит, — сказала женщина. — Он бесстрашен и невероятно безрассуден. Мятежники знают это и всегда уходят с его пути. Он убил многих из них, но без сомнения, они рано или поздно доберутся до него, так же, как они когда-то добрались до его отца.
Ночью, когда мы уютно устроившись, спали в сарае, нас разбудил наш хозяин:
— Нам сообщили, что недалеко отсюда замечены пять конных мятежников, но за ними идут еще 300. Я думаю, что это правда, но я не уверен. Все знают — я человек Союза, так что, если они придут сюда, все мои комнаты будут тщательно осмотрены. Есть еще один амбар, гораздо более уединенный, милей отсюда дальше по долине, там вам будет безопаснее, чем здесь, и в случае вашего обнаружения никто не пострадает. Если они двинутся в вашу сторону, вас заблаговременно предупредят.
Кольридж не верил в призраков, потому что слишком много повидал их. Поэтому мы несколько скептически восприняли новость о том, что в нашу сторону идет такой большой отряд мятежников. Но мы перешли в другой амбар, и там, на обширном соломенном ложе нашли другого беженца из Северной Каролины, в обществе которого спокойно провели ночь. Он считал это место намного безопаснее своего собственного дома — и это было отрадным признаком того, что опасность росла лишь понемногу.
XIX. Четверг, 5-е января
Сегодня утром добрая женщина, хозяйка нашего гостеприимного амбара, починила нашу потрепанную одежду. Ее муж служил в армии Союза. Я спросил ее:
— Как вы живете и поддерживаете свою семью?
— Очень просто, — ответила она. — В прошлом году я выполняла всю свою домашнюю работу, а также ткала, пряла и вязала, и еще собрала более ста бушелей кукурузы, сама, если не считать помощи моей маленькой одиннадцатилетней дочери. Летом наши свиньи живут в лесу и кормятся сами, так что от голода мы не умрем.
Затем к нам присоединилась группа Бутби — в последнее время она пополнилась новыми людьми — двумя дезертирами мятежников из Петербурга и молодым рекрутом, ранее служившим охранником в Солсбери. В 3 часа дня весь наш отряд, насчитывающий теперь 10 человек, снова отправился в путь.
Дорога наша пролегала через Стоуни-Маунтин — очень каменистую и крутую. Но после того как мы, уставшие до изнеможения, вышли на ее вершину, перед нами открылся великолепный вид — бесконечные горы, иногда прорезаемые долинами, густо заросшими вечнозелеными соснами и пихтами, пронизанными серебристыми ручьями. Наш гид заверил нас, что в Картерс-Депо, в ста десяти милях восточнее Ноксвилля, мы встретимся с федеральными войсками. Но сразу после того, как стемнело, он — к нашему разочарованию и возмущению — заявил, что должен немедленно вернуться назад. После