ПЕРЕУЛОК ПОЭЗИИ
Мои первые дни во «Франкфуртер Альгемайне» вовсе не были приятны. Почти все редакторы и секретарши отдела литературы не дали себе ни малейшего труда скрыть от меня, что я здесь нежелателен. Мне выделили запущенную комнату, мебель пребывала в жалком состоянии. Было ли это своего рода приветствием? Но оно меня не особенно ошеломило и едва ли помешало. Явное сопротивление только подзадорило. Настроение у меня было хорошее, и день ото дня оно улучшалось.
Я сразу же начал интенсивно работать — диктовать письма, редактировать рукописи и прежде всего звонить — сначала немногим сотрудникам, с которыми хотел работать. Прежде всего я позвонил Гюнтеру Блёккеру. Я звонил писателям и критикам, которых надеялся привлечь к работе в газете. То, о чем я знал и раньше, подтвердилось при чтении рукописей, кстати, не особенно многочисленных, оставленных мне предшественником. Большинство было написано растянуто и скучно, в основном рецензентами, которые, по всей видимости, не придавали ни малейшего значения тому, чтобы читатели их понимали.
Мне надо было возможно скорее найти новых сотрудников. Но откуда их взять? Я подумал сначала о знаменитых писателях. В качестве рецензентов они могли бы существенно способствовать повышению привлекательности литературного раздела газеты — и не только потому, что их имена были знакомы читателям. Еще важнее было, что их индивидуальный стиль сделает литературный раздел красочнее и живее. Те же, кто рецензировал книги один или два раза год, то есть, если будет позволено сказать, являлись в критическом цеху горе-охотниками, куда больше, чем профессиональные рецензенты, готовы писать рецензии из любезности. Репутация таких авторов зависит не от их журналистских побочных работ, а от романов или сборников стихов. А в литературном ремесле не столь уж необычны меновые сделки, здесь на протяжении поколений известен девиз: «Назови меня Шиллером, а я тебя назову Гёте». Конечно, профессиональные критики не честнее или благороднее горе-охотников. Но так как критика — их основная деятельность, они, как правило, не столь легкомысленны, чтобы ставить на карту свое реноме писанием рецензий из любезности.
Тем не менее я, не колеблясь, попросил о сотрудничестве некоторых знаменитых авторов, которые только время от времени могли и хотели писать критические статьи. Мои усилия были не напрасны. Вольфганг Кёппен, Генрих Бёлль и Голо Манн, Зигфрид Ленц, Герман Бургер и Ханс Й. Фрёлих, Карл Кролов, Петер Рюмкорф и Гюнтер Кунерт — все они участвовали в работе отдела. Я никогда не пожалел об этом, несмотря на некоторые рецензии, написанные ради дружбы, чему трудно было воспрепятствовать. Именно эти авторы быстро придали некоторый блеск литературному разделу «Франкфуртер Альгемайне».
А что же университетские профессора? Многие германисты писали тогда на жаргоне, который они считали научным, хотя язык этот позволял сделать вывод скорее о псевдонаучности. Их работы, полные иностранных слов и научных терминов, необходимость которых, как правило, не являлась очевидной, были непонятны большинству читателей. Кроме того, их рукописи иногда имели въедливый отвратительный запах, запах мела семинарских аудиторий. Требовалась тактичная и терпеливая воспитательная работа. Со временем по меньшей мере пятнадцать преподавателей и профессоров германистики, до тех пор никогда не писавших или только в исключительных случаях писавших для газет, стали хорошими, даже превосходными критиками.
Уместен вопрос, не компенсировал ли я таким образом закрытую для меня в свое время возможность получить университетское образование. Может быть, и так, только, как мне кажется, это не повредило ни газете, ни германистам, о которых идет речь. Нельзя исключать, что преодоление традиционной злосчастной пропасти между немецкой университетской германистикой и литературной критикой, преимущественно критикой в печати, — одно из самых важных дел, удавшихся мне за пятнадцать лет работы во «Франкфуртер Альгемайне».
В англосаксонских странах этой пропасти нет, что можно сразу же заметить по рукописям германистов немецкого или австрийского происхождения, многие годы живущих и преподающих там. Их не надо было убеждать в том, что, хотя литературная критика в газетах может и должна предъявлять высокие требования к читателям, в то же время она должна быть понятной и возможно более легко читаемой. Я придавал большое значение статьям этих германистов, например Хайнца Политцера, Петера Демеца, Герхарда Шульца или Вольфганга Леппмана, а позже Рут Клюгер.
Вскоре почти ежедневно стали приходить без какого-либо затребования посылки от самых разных профессоров из Германии, Австрии и Швейцарии. В большинстве случаев работы, содержавшиеся в них, оказывались неприменимыми, что вовсе не всегда и не обязательно было связано с их качеством. Просто эти работы, подчас полезные, были выполнены как доклады или лекции, как предисловия к книгам, почему и не годились для ежедневной газеты. Тем не менее один такой материал, послесловие, обратил мое внимание на в высшей степени значительного германиста.
В марте 1982 года отмечалось 150-летие со дня смерти Гёте. По этой причине издательства немецкоязычных стран наводнили рынок книгами поэта и о нем. Было невозможно рецензировать все эти публикации, и было немыслимо игнорировать их все. Вот я и решил написать сводную статью с рекомендациями, указаниями и предостережениями. Она должна была рассматривать не более десяти избранных книг.
Среди многих новинок нашелся объемистый том под названием «Гёте рассказывает» с не вполне обычным подзаголовком «Истории, новеллы, описания, приключения и признания». Я начал читать послесловие. В первом абзаце говорилось, что это «книга для беззаботного читателя», она предназначена «для любопытных и активных людей, которые захотят когда-нибудь, не оглядываясь на ходячие представления о классике, услышать этот голос рассказчика».
Уже после чтения первой страницы, может быть даже первого абзаца, я попросил секретаршу немедленно узнать в издательстве «Артемида» в Цюрихе, какова профессия этого издателя, имени которого я еще ни разу не слышал, и где можно его найти. Я еще не дочитал послесловие, которое с каждой страницей все больше нравилось мне, как получил ответ: издатель книги, Петер фон Матт, — ординарный профессор новой немецкой литературы в Цюрихском университете. Этого я не ожидал. Для «беззаботных читателей», тем более для таких, которые и знать ничего не хотят о «ходячих представлениях о классиках», ординарные профессора, как правило, не пишут. Я сразу же почувствовал уверенность, что нашел нового превосходного сотрудника, — и не ошибся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});