раз. И вдруг услышала с места голос Анны Владимировны:
– Ты не всё рассказала.
– Я что-то упустила? – заволновалась я. – Что?
– Из твоего рассказа следует, что Эндрю заработал деньги как актёр театра и кино или просто организовал сбор средств.
– Да! А разве было иначе?
– Существенно иначе, – поднялась с места Анна Владимировна. – Чтобы добыть деньги на издание этой книги, Эндрю полгода проработал у себя в Австралии мойщиком посуды в ресторане.
Как жаль, что Эндрю Шарп не слышал бурных и долгих аплодисментов зала!
На фотографии, присланной им из Австралии, он сидит за столом вдвоём с матерью; перед ними лежит не прочитанная ими книга, изданная на незнакомом языке, о непонятной для них жизни. Оба потерянно и по-доброму улыбаются.
После выхода книги Эндрю приезжал в наш город дважды. Перед третьим его приездом, в 2000 году, от него по факсу прибежало письмо из Англии – он вёл там курс оперной режиссуры в лондонском театральном колледже: «Наконец-то я прочитал по-английски несколько страниц Вашей прекрасной книги! Прямо сегодня. Проходя по Брайтону мимо книжного магазина, в который люблю заглядывать, увидел в витрине выставленный там английский перевод „Доднесь тяготеет. Записки вашей современницы“. Это женские мемуары о ГУЛАГе, том составлен Семёном Виленским. Книга была издана на английском в 1999 году. Я о ней ничего не слышал и не знал о её существовании. Книга лежала поверх груды других. Я сначала прошёл мимо, но слово „ГУЛАГ“ заставило меня остановиться и повернуть обратно. Владелец магазина сидел у двери, я сразу попросил его: „Пожалуйста, покажите мне эту книгу“. Книга фактически бросилась мне в руки! Я раскрыл её на алфавитном указателе и увидел имя: Петкевич Тамара Владимировна. Конечно, это были Вы! У меня закружилась голова. Наконец-то я мог прочитать Ваши слова! Я протянул продавцу деньги, выхватил у него книгу, начал листать её прямо на улице! Побежал в ближайшее кафе. Сел и немедленно прочитал всю главу, которая была взята из книги „Жизнь – сапожок непарный“. Там была Ваша замечательная фотография, которую я раньше не видел… Сначала шла страница о Вас, написанная Владимиром Галицким… Читая то, что написали Вы, я был переполнен смесью сострадания, печали и восхищения Вами. История была недлинная: о Вашем пребывании в Джангиджире. Дошёл до слов: „Все страдания жизни до той минуты… были ложь, неправда, игрушки! А это было настоящее! Правда! Буква «А» подлинного алфавита страдания и муки рода человеческого“. Здесь я должен был остановиться на некоторое время. Меня пронзила сила Ваших искренних слов. Я не впервые задавался вопросом: как я был выбран судьбой, чтобы вести такую привилегированную, защищённую жизнь и пребывать в полном неведении? Я уверен, что Вы бы сказали, что я счастливец, и, конечно, со всеобщей точки зрения так и есть. Но не проходит ли жизнь как таковая мимо меня? Как я могу считать, что знаю себя и жизнь? Мы, немногие, кто проводит жизнь в удовольствиях и потворстве своим желаниям, в таком долгу перед вами, многими, кто страдает за нас! Много раз Вы благодарили меня за мою скромную помощь, но в действительности это я снова и снова должен благодарить Вас за предоставленную мне возможность помочь Вам в публикации книги, за возможность прикоснуться к реальной жизни и способствовать, пусть самым незначительным образом, заживлению одной из самых больных ран этого столетия… Вам и всем Вашим любимым мой самый глубокий поклон…»
Однако это ещё не всё об Эндрю Шарпе.
Съёмки документального фильма «Жизнь – сапожок непарный» (режиссёр Марина Разбежкина) пришлись на момент пребывания Эндрю в Петербурге. Повесть о том, как рамки частной судьбы благополучно живущего на другом континенте человека раздвинулись до ощущения «ран этого столетия», осталась бы не до конца уяснённой без интервью с ним. Вот фрагмент этого интервью:
«Я пытался понять, как в России могут жить палачи и их жертвы. Думал, что группы узников будут собираться вместе, чтобы найти охранников и следователей и наказать их. Однажды Тамара Владимировна пригласила меня в музей Ахматовой, где были выставлены реликвии прошедших лагеря людей. Это были страницы из дневников, издания Библии, фотографии. Я спрашивал бывших узников: „Не хотите ли вы отомстить?“ И получал один ответ: они сожалеют о происшедшем с их страной, но, находясь в лагере, они поняли – революция началась потому, что люди жаждали мести. Это и привело ко всем последующим печальным событиям. Месть – не способ решения исторических вопросов. Эти люди научили меня, что прощение – самая большая добродетель. Не забыть, но простить».
* * *
Большую партию «Сапожка» закупил областной центр народного творчества, директор которого, удивительной теплоты и сердечности человек, Людмила Парфёновна Шахнова, тоже вложила немалую сумму в издание. Много книг приобрёл заведующий отделом культуры Кировского района Александр Александрович Кравчук. Из Ухты приехал председатель общества «Мемориал» Аркадий Ильич Галкин и увёз с собой в Республику Коми, где я провела более восьми лет, две тысячи экземпляров…
«Сапожок» читали. Как-то я вынула из почтового ящика конверт с запиской театроведа Саши Уреса: «По слову Булгакова, Ваша книга принесёт Вам ещё много сюрпризов». В ответ на вопрос: «Почему?» – Саша Урес с загадочной улыбкой сказал: «Сами увидите».
Если сюрпризами считать пропажи, то в рукописи она однажды пропала в Москве – и благодаря стараниям моего друга обнаружилась под матрацем у взявшей её читать дамы. Какое-то количество готовых книг сгорело при пожаре на складе. Книги пропадали и непонятным образом обнаруживались по самым неожиданным адресам, в разных городах, в семьях, которые их не покупали. Не говоря уже о том, как забытую у машины сумку с рукописью подобрал уборщик в нью-йоркском аэропорту.
* * *
Разумеется, мне хотелось передать книгу сыну. Он по-прежнему не давал о себе знать. Невестка, с которой мы так пока и не познакомились, тоже редко откликалась на письма.
Внуки подрастали. После рождения второго мальчика прошло уже три с лишним года, а я его ни разу не видела. Поехать в город, где было пережито столько отъявленно тяжёлого, искать встреч с маленькими внуками на стороне, в чужих квартирах, в кафе я не могла.
Летом 1993 года из Севастополя мне позвонили родственники невестки, которые когда-то приезжали в Ленинград:
– Аня с детьми едет отдыхать в севастопольский пансионат. Приезжайте. Будем рады вас видеть.
В разгар летнего сезона, когда люди простаивали у железнодорожных касс по трое суток, приехавший из Швеции Натан Горелик одному ему известными путями добыл для меня билет в Крым. Дети Натана и Наташи Казимировской прибежали на