Да, я помню.
— И вам нравится этот фильм?
— Да.
— Мне тоже. Должен признаться, что люблю такие фильмы. Ведь подобную доброту и невинность в наши дни встречаешь довольно редко. Что за жизнь! — вздохнул Киндерман.
— Она всего лишь подготовка к смерти.
Этим высказыванием Амфортас рке в который раз удивил следователя.
— В самом деле,— согласился Киндерман.— Как-нибудь нам надо будет встретиться еще разок и обсудить эту проблему.— Следователь снова заглянул в глаза собеседнику и заметил в них еле уловимые искорки. «Что это? Что?» — вновь недоуменно спросил он себя, а вслух поинтересовался: — Вы уже допили свой кофе?
— Да.
— Я задержусь и оплачу счет. Вы были так добры и потратили на меня уйму времени. Я-то знаю, что вы очень заняты сейчас.
Киндерман протянул доктору руку. Амфортас крепко пожал ее, а потом встал и рке собрался было уйти, но замешкался и, глядя на Киндермана, тихо спросил:
— Я хотел узнать насчет сукцинилхолина. Это ведь имеет отношение к убийству. Я прав?
— Да, совершенно.
Амфортас кивнул и направился к выходу. Киндерман еще какое-то время наблюдал, как он пробирается между столиками. Но вот Амфортас скрылся из виду. Лейтенант вздохнул, подозвал официанта и расплатился. Затем он поднялся по лестнице туда, где находился кабинет Маккуи. Директор беседовал с бухгалтером. Заметив Киндермана, он слегка опешил, но выражение его глаз за стеклами пенсне различить было невозможно.
— Наверное, вы хотите спросить меня про кетчуп? — ровным голосом съязвил Маккуи.
Киндерман только молча поманил его пальцем, и Маккуи тотчас подошел к нему.
— Вы обратили внимание на того человека, с которым я сидел за столиком? — спросил следователь.— Запомнили его лицо?
— Довольно симпатичный джентльмен.
— Вы его раньше нигде не видели?
— Не могу точно сказать. За год в своих магазинах и кафе я вижу тысячи людей.
— А не был ли он вчера на исповеди?
— Что?
— Вы его видели в церкви?
— Не уверен.
— Подумайте.
Маккуи замолчал. Однако спустя пару секунд закусил нижнюю губу и отрицательно замотал головой.
— Понимаете, когда ожидаешь своей очереди на исповедь, стараешься не смотреть на людей. Почти всегда прихожане стоят или сидят опустив глаза, и каждый вспоминает свои грехи. Даже если я и видел его, то вряд ли теперь вспомню,— объяснил Маккуи.
— Но человека в ветровке с капюшоном вы видели.
— Да. Только я не могу сказать, был ли это тот же джентльмен.
— А можете ли вы с уверенностью сказать, что это были два разных человека?
— Нет. Утверждать не стану.
— Понятно.
— Видите ли, я очень сомневаюсь.
Киндерман оставил Маккуи погруженным в размышления, а сам отправился в больницу. Там он сразу же заглянул в книжный киоск и тщательно осмотрел полки. Обнаружив роман «Угрызения совести», Киндерман покачал головой и взял книгу. Наугад открыв ее, он прочитал несколько строчек. «Да, такое он одолеет в два счета»,— решил Киндерман и стал подыскивать еще одну книжонку, которая помогла бы его другу-иезуиту скоротать время. В конце концов он выбрал роман из рыцарских времен.
Киндерман подошел к кассе.
Продавщица взглянула на обложки и засияла:
— Я уверена, ей это очень понравится.
— Не сомневаюсь.
И тут ему вздумалось купить какой-нибудь забавный брелок для Дайера. В кассе было полно всяческих безделушек. Неожиданно его внимание привлек большой пакет, и Киндерман, не мигая, уставился на него.
— Еще что-нибудь? — спросила девушка.
Но Киндерман уже ничего не слышал Он медленно поднял пакет. Внутри находились розовые заколки для волос с надписью: «Большие Виргинские водопады».
Глава восьмая
Психиатрическое отделение Джорджтаунской больницы соседствовало с отделением невропатологии. Оно разделялось на две основные секции.
В первой находились палаты для буйных. Здесь содержались пациенты, подверженные припадкам насилия. Параноики и активные кататоники. В лабиринте коридоров и палат затерялась парочка комнат, обитых войлоком. Уж что-что, а меры безопасности здесь соблюдались свято.
В другой секции располагались так называемые «общие палаты».
Больные здесь не представляли опасности для окружающих. Большинство из них — люди преклонного возраста — попадали сюда по причине старческого слабоумия. В этих же палатах коротали свои дни и пациенты, страдающие шизофренией или депрессией, алкоголики или несчастные, перенесшие паралич. Кроме того, среди обитателей «общих палат» были и пассивные кататоники. Замкнувшись в себе, они день за днем проводили в полной неподвижности, с застывшими и странными выражениями лиц. Случалось, они вступали в разговор, являя при этом пример чрезвычайной исполнительности и скрупулезно следуя всем распоряжениям В этих палатах не принималось никаких особых мер предосторожности. Пациентам разрешалось на денек-другой отлучаться из больницы. Пропуск им мог выписать кто угодно: от врача до подсобного рабочего.
— Кто выписывал ей пропуск? — осведомился Киндерман.
— Медсестра по фамилии Аллертон. Кстати, она как раз сегодня дежурит и придет сюда с минуты на минуту,— сообщил Темпл.
Они сидели в его небольшом уютном кабинетике рядом с дежурной стойкой. Киндерман разглядывал висевшие на стенах грамоты, дипломы и фотографии. На двух снимках красовался Темпл, на вид лет двадцати, в боксерской стойке, облаченный в спортивную форму университета. Взгляд его был свирепым. На других снимках Темпл обнимал какую-нибудь очередную подружку и широко улыбался в объектив. На столе лежал сувенир — маленький Экскалибур[38]. На подставке была выгравирована надпись: «Использовать в экстренных случаях». К боковой тумбе стола кнопками был пришпилен лозунг: «Алкоголик — это тот, кто выпивает больше доктора». Разбросанные на столе бумаги были обильно посыпаны сигаретным пеплом
Киндерман повернулся к Теллплу, стараясь избегать взглядом его расстегнутой ширинки.
— Я не могу поверить,— произнес следователь,— что эту женщину выпустили без сопровождения.
Пожилую женщину с пристани удалось наконец опознать. Киндерман показывал ее фотографию на всех дежурных постах больницы. В отделении психиатрии ее и опознали. Больной оказалась Мартина Отси Ласло. В «общую палату» ее перевели из окружной больницы, где она пробыла сорок один год. Болезнь Мартины классифицировали как кататоническую форму слабоумия. Оно началось у нее еще в юности. Этот диагноз оставался неизменным и поныне, с того самого момента, как Ласло перевели в открывшуюся в 1970 году Джорджтаунскую больницу.
— Да, я просматривал ее историю болезни,— согласился Темпл,— и сразу понял, что там какая-то ерунда. Чего-то там явно не хватает.— Он прикурил и небрежно швырнул спичку в пепельницу, но промахнулся, и спичка упала на раскрытую историю болезни. Темпл