Киндерман едва поспевал за ним.
— И все же мне так неудобно,— наигранно сокрушался следователь.
— Лучшего провожатого вам не найти.
Отделение представляло собой настоящий лабиринт коридоров, перемежающихся небольшими холлами. По обеим сторонам коридоров располагались многочисленные палаты, кое-где встречались конференц-залы и комнаты для персонала. Тут же находилась небольшая столовая и целый комплекс кабинетов физиотерапии. Но настоящей гордостью отделения являлся, разумеется, зал отдыха с теннисным столом и телевизором. Очутившись в этом помещении, психиатр указал на группу больных, смотревших по телевизору какие-то спортивные соревнования. Большинство пациентов — люди пожилого возраста — уставились на экран в полном безразличии, словно не понимая, что там происходит. Все они были в пижамах, халатах и в одинаковых тапочках.
— Здесь-то и разыгрываются настоящие сражения — сообщил Темпл.— С утра до вечера бедолаги с пеной у рта обсуждают, какую именно программу смотреть. А медсестра выступает в роли арбитра. Собственно, в этом и заключается вся ее работа.
— Похоже, они сейчас довольны своим выбором,— заметил Киндерман.
— Погодите. Я вам кое-что о них расскажу. Вон там, например, видите? Очень интересный пациент,— шепнул Темпл, указывая на одного из мужчин, внимательно следящих за происходящим на экране. На голове у больного была бейсбольная кепка.— Он страдает кастрофренией,— пояснил Темпл.— Считает, что враги высасывают у него из головы мысли. Не знаю. Возможно, в его словах есть доля правды. А вон там, позади него, стоит Лэнг. Когда-то он считался неплохим химиком, но внезапно начал слышать голоса на чистых магнитофонных лентах. Это были голоса умерших. Они отвечали ему на любые вопросы. В свое время он где-то раздобыл книгу, где рассказывалось о разного рода психических аномалиях, вот с этого-то все и началось.
«Почему мне это кажется таким знакомым?» — удивился вдруг Киндерман. Ему стало не по себе.
— Ну, а потом он стал слышать голоса и в ванной, когда принимал душ,— продолжал Темпл. — И в звуках любой текущей воды. Например, в струе из-под водопроводного крана. Или в шелесте океанского прибоя. Дальше — еще хлеще. Голоса раздавались в шорохе листвы. И наконец, они проникли в его сон. Несчастный никуда не мог от них деться. А сейчас он утверждает, что телевизор лишь чуть-чуть заглушает их.
— И эти голоса свели его с ума? — заинтересовался Киндерман.
— Нет, не так. Из-за того, что он сошел с ума, он и начал их слышать.
— Как щелчки в ухе?
— Нет, этот парень по-настоящему чокнутый. Уж вы мне поверьте. А вон, гляньте на ту даму в дурацкой шляпке. Местная красотка. Но у нее-то вроде дела понемногу идут на лад. Видите, вон та? — Он указал на пышную женщину средних лет, восседающую в кресле возле телевизора
— Да, вижу,— подтвердил Киндерман.
— Ах, черт возьми,— удрученно буркнул Темпл. — Она меня заметила и уже мчится сюда.
Женщина торопливым шагом приближалась к ним, оглушительно шаркая тапочками. Через пару секунд Киндерман уже разглядывал ее синюю фетровую шляпку, украшенную шоколадными плитками, которые она прикрепила к полям иголками.
— Не надо полотенец,— сообщила она Темплу.
— Не надо полотенец,— эхом отозвался психиатр.
Женщина круто развернулась и с гордым видом зашагала назад к телевизору.
— Дело в том, что раньше она припрятывала полотенца,— объяснил Темпл.— Воровала их у других больных и прятала. Но мне удалось ее вылечить. В течение первой недели она каждый день получала по семь полотенец дополнительно. Через неделю — по двадцать штук ежедневно, а еще через неделю — уже по сорок. В результате у нее накопилось их столько, что в палате уже негде было повернуться. И вот, когда сестра принесла ей очередную порцию, наша красавица вдруг как закричит да как примется метать из палаты полотенце за полотенцем. Теперь она видеть их не может.— Психиатр замолчал, наблюдая, как больная устраивается в кресле у телевизора, а затем добавил: — Думаю, что и с шоколадками нам удастся разобраться.
— Они у вас такие спокойные,— заметил Киндерман.
Он огляделся. Больные, расположившиеся в креслах, либо глядели на экран, либо безразлично смотрели в одну точку.
— Да, совсем как растения,— подхватил Темпл. Он многозначительно постучал пальцем по голове.— Никого нет дома. Разумеется, лекарства здесь не помогают.
— Лекарства?
— Да, таблетки, которые им обычно назначают. Торазин. Они получают его каждый день. Но толку мало.
— Скажите, а тележку с лекарствами сюда тоже доставляют?
— Разумеется.
— А кроме таблеток на ней еще что-нибудь привозят?
Темпл удивленно взглянул на Киндермана:
— Разумеется. А что?
— Ничего, просто так.
Психиатр пожал плечами.
— Особенно если тележка предназначена для палаты буйных.
— По-моему, именно там производят лечение шокотерапией?
— Сейчас ее почти не применяют.
— Почти?
— Ну, иногда, конечно, бывает,— спохватился Темпл.— Когда это крайне необходимо.
— Скажите, а в этих палатах среди пациентов есть врачи?
— Забавный вопрос,— улыбнулся Темпл.
— Считайте, это мое слабое место,— начал оправдываться Киндерман.— Если лше в голову приходит какая-нибудь ерунда, я должен сразу же высказать ее вслух.
Казалось, эти слова несколько озадачили Темпла, но он очень быстро пришел в себя и махнул рукой в сторону одного из больных — худощавого пожилого мужчины. Тот сидел у окна, тупо уставившись на улицу. Солнечные лучи, попадая на его сутулую фигуру, разделяли ее на полосы света и тени. Лицо мужчины абсолютно ничего не выражало.
— В пятидесятые годы он служил в Корее военным врачом,— поведал Темпл.— И там потерял гениталии. За тридцать лет он не произнес ни слова.
Киндерман кивнул Потом повернулся в ту сторону, где располагалась стойка дежурной медсестры. Как раз в этот момент та что-то записывала в журнал. Рядом с ней, облокотившись о стойку, неподвижно застыл крепкий чернокожий санитар. Он безразлично рассматривал больных.
— Разве у вас здесь только одна сестра? — поинтересовался Киндерман.
— А больше и не надо,— спокойно откликнулся Темпл и, хлопнув себя по бедрам, уставился куда-то вдаль.— Видите ли, когда телевизор выключен, единственный звук:, который раздается в этой комнате,— это шарканье тапочек. Хотя, надо признаться, звук довольно неприятный.
Некоторое время он еще рассматривал что-то впереди себя, а затем взглянул на следователя. Тот продолжал наблюдать за пациентом у окна.
— Вы, похоже, чем-то расстроены? — встревожился Темпл.
Киндерман будто очнулся.
— Кто? Я?
— Вы, кажется, любите погружаться в раздумья — верно? Я сразу заметил, как только вы переступили порог моего кабинета.