даже теперь Антонид разделял позицию Суллы. Сенат стремился отстоять свое достоинство и древние привилегии – и одновременно признавал необходимость диктатора для сохранения мира в Риме и его владениях. Все это отдавало фарсом, от которого Сулла довольно быстро устал.
Вошел юноша-раб, поставил на низкий столик чаши с мороженым, поклонился и удалился. Сулла сел, забыв на время о делах.
– Попробуй, отлично освежает в летний зной.
Он взял серебряную ложечку, зачерпнул льда с лимоном и отправил в рот, прикрыв глаза от наслаждения. Вскоре чаша опустела, и Сулла подумал, что надо было заказать побольше. По телу пошла приятная прохлада, раздражение исчезло, мысли успокоились. Он заметил, что Антонид не притронулся к десерту, и снова предложил ему попробовать.
– Мороженое надо съедать быстро, пока оно не растаяло. Но даже если растает, получается прекрасный прохладительный напиток.
Диктатор наблюдал, как Антонид пробует угощение, и улыбался вместе с ним.
Военный советник хотел завершить разговор о делах и отправиться домой, к семье, но не смел уйти, пока Сулла сам его не отпустит, и гадал, как скоро это случится.
– Завтра в курии обсуждаются предложенные тобой кандидатуры магистратов. Их должны утвердить.
Сулла откинулся на ложе и нахмурился:
– Лучше пусть утвердят. Если начнутся проволочки, то, клянусь богами, сенат пожалеет об этом. Я его разгоню, а двери в курию заколочу гвоздями!
Он поморщился и непроизвольно положил руку на живот, слегка поглаживая его в области желудка.
– Если ты распустишь сенат, начнется новая гражданская война, и город опять сгорит, – возразил Антонид. – И все же я верю, что в конце концов ты будешь победителем. Легионы беззаветно преданы тебе.
– Это путь царей, – ответил Сулла. – Он и влечет, и отпугивает меня. Я любил Республику, любил бы и сейчас, если бы ею правили такие люди, какие жили во времена моего детства. Все они ушли, теперь остались мелкие человечки, которые в минуту опасности бегут ко мне в слезах…
Он громко рыгнул и поморщился. Наблюдавший за Суллой Антонид вдруг почувствовал острую боль в желудке. Объятый ужасом, он вскочил и уставился на чаши, стоявшие на столике. Одна была пуста, ко второй он едва притронулся.
– Что такое?.. – спросил Сулла, тоже вставая.
Внезапный приступ боли обжег его внутренности, и он обхватил живот руками, словно пытался загасить начинавшийся там пожар.
Антонид все понял.
– Я тоже чувствую, – в панике произнес он. – Это яд. Быстро пальцы в глотку!
Почти теряя сознание, Сулла закачался и упал на одно колено. Антонид бросился к нему, не обращая внимания на боли в собственном желудке, просунул палец меж безвольных губ диктатора, и из глотки Суллы хлынула скользкая рвотная масса.
Сулла стонал, глаза его начали закатываться.
– Давай, давай еще, – приговаривал Антонид, вдавливая пальцы в мягкую плоть горла.
Последовал спазм, извергший темную желчь и слюну; больше в желудке диктатора ничего не было.
Сулла протяжно вздохнул, с хрипом выпустив из легких воздух. Антонид закричал, призывая на помощь, и изверг содержимое собственного желудка. Он надеялся, что одной ложки окажется недостаточно, чтобы убить его.
Вбежала стража. Диктатор уже побелел и не двигался, а Антонид в полубессознательном состоянии ползал в луже блевотины. У него не было сил подняться. Стражники остолбенели: они не привыкли действовать без приказа.
– Врачей!.. – прохрипел Антонид, чувствуя, что во рту все высохло и распухло. Боль в желудке пошла на убыль, он ощупывал себя руками, словно хотел убедиться, что пока еще жив. – Запереть все двери. Диктатора отравили! Послать людей на кухню. Я хочу знать, кто принес эту отраву сюда, и имена всех, кто к ней прикасался. Исполняйте!..
Казалось, в этот миг силы оставили его: Антонид прислонился к ложу, на котором еще несколько минут назад возлежал, беседуя о делах сената. Он подумал, что должен действовать быстро – иначе, как только новость разнесется по улицам, Рим будет ввергнут в хаос. Его вырвало еще раз; последовал приступ слабости, но в голове прояснилось.
Вбежавшие в комнату врачи не обратили никакого внимания на советника и сразу бросились к Сулле. Проверив пульс диктатора, лекари в ужасе уставились друг на друга.
– Он мертв, – произнес один, побледнев.
– Убийцу найдут и разорвут на части. Клянусь своим домом, его ларами и пенатами, – прошептал Антонид, и голос его был горек, как вкус желчи во рту.
Когда дом Суллы наполнился криками и движением, Тубрук уже подходил к двери в стене, выводящей на улицу. Ее охранял всего один стражник, но вид у него был непреклонный.
– Поворачивай, раб, – сурово сказал воин, положив ладонь на рукоять меча.
Тубрук зарычал и, прыгнув вперед, мощным толчком сбил стражника с ног. Тяжело ударившись о стену, тот упал и потерял сознание. Отравитель Суллы мог просто переступить через тело, выйти на улицу и смешаться с толпой. Но этот человек расскажет о случившемся и даст описание Тубрука. Как и перед убийством Касаверия, сердце старого гладиатора тоскливо сжалось. Он должен, он обязан сделать это – ради Корнелии, Юлия, ради памяти его отца, который верил ему.
Потемнев лицом, Тубрук достал нож и перерезал стражнику горло, стараясь не запачкать кровью одежду. Захрипев, воин открыл глаза и тут же умер. Старый гладиатор бросил нож, открыл дверцу и вышел в суету улицы и шум торговых рядов, живущих повседневной мирной жизнью. Окружавшие его люди не подозревали, что рядом с ними шагает человек, только что совершивший несколько убийств.
Чтобы уцелеть, ему необходимо было добраться до места, где ожидает Ферк. Предстояло пройти больше мили, но спешить нельзя – бегущий человек немедленно привлечет внимание. Он уже слышал за спиной знакомое шарканье сандалий легионеров, – перегородив улицу, те останавливали прохожих, задавали вопросы и выискивали в толпе виноватые лица.
Мимо Тубрука пробежала группа солдат – они спешили в конец улицы, чтобы поставить заграждение. Он свернул в переулок, потом в другой, стараясь унять нарастающее чувство паники. Преследователи пока не знают, кого конкретно искать, но бороду необходимо сбрить как можно быстрее. В любом случае живым он им не дастся. Никто не сможет связать его личность с семейством Юлия.
Когда солдаты перекрыли выход с улицы, какой-то человек в толпе внезапно ударился в бегство, бросив на землю корзину с овощами, которую нес на спине. Тубрук возблагодарил богов за милосердие и заставил себя спокойно продолжить путь. Меж тем солдаты схватили беглеца; он упал и завопил – легионеры били его головой о мостовую. Тубрук свернул за угол и ускорил шаги. Крики за спиной постепенно затихали. Наконец он очутился на тенистой улочке, где его должен был поджидать