Читать интересную книгу Забайкальцы (роман в трех книгах) - Василий Балябин

Позднее всех вышел из депо Жданов, одетый в поношенное черное пальто и барашковую шапку. Рядом с ним шагал старший мастер Захар Хоменко, широкоплечий здоровяк с вислыми седыми усами. На Захаре старый, засаленный до блеска полушубок; на ногах валенки, подшитые кожей, а на голове плоская мерлушковая кубанка с алым верхом.

Уже совсем рассвело, но морозная копоть стала еще гуще, и не видно было из-за нее ни города, ни станции, где все еще горели фонари.

Оба шли молча, Жданов все думал о телеграмме, с ума не шла тревога за маньчжурских большевиков.

Беспокойно на душе и у старого Хоменко. К тому же Захар был обременен большой семьей: семерых сыновей народила его дородная, когда-то очень красивая Оксана. Старший уже женатый сын Андрей работает помощником машиниста. Учеником слесаря трудится и второй, молодцеватый парняга Иван. А дома на руках еще пятеро, и учить их надо, кормить, одевать сорванцов, а это по нонешним временам не легкое дело.

Шагает Захар, под валенками его хрустит снег, мороз пощипывает за нос, за щеки, он трет их холодной как лед рукавицей, досадливо крякает, а мрачные думы все лезут и лезут в голову. Много забот свалилось в эту зиму на голову Захара: уйма всяких дел в профсоюзном комитете, где его выбрали председателем, да еще комиссаром роты красногвардейцев, хоть пополам разорвись! А дома нужда, недостатки, и такая покладистая, веселая раньше Оксана, словно подменили ее, стала несговорчивой, ворчит и ворчит на Захара. Корит его: «Не за свое дело взялся, старый дурак, в твои ли годы лезть в какие-то начальники, да хоть бы польза была от комиссарства этого».

Никак не поймет она, что совесть старого большевика не позволяет Захару стоять в стороне, когда революция в опасности. Да разве растолкуешь ей? У нее одно на уме: то мука на исходе, то мяса не стало, то соли, то дров. Хорошо еще, что картошки своей запасли на зиму, а то и вовсе бы… конец.

Вышли на Преображенскую улицу. Захару уж и до дому рукой подать, но тут, словно из воды, вынырнул из тумана Борис Кларк. Оказалось, что он спешил к ним в депо.

— Что случилось? — Жданов по встревоженному виду Кларка понял — произошло что-то неладное — и подумал: уж не с пушками ли какая беда? — Цветкова видел?

— Видел, пушки ушел принимать… А там опять какая-то беда стряслась на товарном.

— Что такое?

— Кузнецов звонил по телефону, вопит как помешанный: вагон какой-то прибыл, кого-то убили…

— Идемте туда, живее!

Все трое повернули обратно; наискось шагая через рельсы, ныряя под вагоны, прямым путем поспешили к товарному двору.

А там у раскрытого вагона грудились рабочие, и толпа их все увеличивалась.

— Что тут такое, товарищи? — спрашивал Жданов, пробираясь сквозь толпу. — Что слу… — и осекся на полуслове, глянув в раскрытые двери товарняка.

Вагон был наполовину заполнен трупами людей. Набросанные как попало, избитые, изрубленные люди замерзли в лужах собственной крови. От нее на полу вагона образовался сплошной красный лед, а из-под раздвинутых дверей бахромой свисали алые сосульки. Лица мертвецов, их волосы, бороды и одежда густо покрыты куржаком.

Лежали мертвецы в самых разнообразных позах: один, в серой солдатской шинели, сидел, привалясь спиной к куче трупов, уронив голову на грудь и прижав руки к сердцу; из-под скрюченных пальцев солдата на шинели широкой полоской замерзла кровь. В ногах его лежал человек в черном поношенном полушубке и без головы, зарубили его, очевидно, где-то во дворе, потому и налипла на косом срезе шеи солома и сенная труха. А рядом совсем молодой человек в черной студенческой шинели, с выбившейся из-под барашковой шапки светло-русой курчавой челкой и удивленно вскинутыми кверху белесыми бровями. Лежал он на спине и словно спал, а на теле ни ран, ни увечья, лишь на груди его шинель опалена порохом вокруг маленькой дырки.

Безмолвно стояли рабочие, с ужасом глядя на изорудованные трупы, среди которых вмерзли в лужи крови отрубленные головы, руки и ноги. Лишь в одном сивоусом, кудрявом мертвеце узнал Борис Кларк знакомого железнодорожника. Узнал и, обнажив голову, проговорил срывающимся, охрипшим голосом:

— Федор… Яковлевич… машинист…

Захар Хоменко тоже признал машиниста, потянул с головы кубанку. По суровому, опаленному морозом лицу старого мастера покатилась одинокая слезинка и прозрачным шариком застыла на усах.

Жданов хотел что-то сказать и не мог. Он помял рукой горло и словно вытолкнул оттуда одно-единственное слово:

— Закройте.

Затем он повернулся к Захару и Кларку, кивком головы показал им на Совдеп и пошел сутулясь, не разбирая дороги.

Глава XIII

Медленно, с большими задержками на станциях продвигались на восток эшелоны 1-й Забайкальской казачьей дивизии. В городах и на станциях продовольствие, фураж для лошадей добывали с большим трудом. На станции Белой местный гарнизон Красной гвардии пытался разоружить дивизию. Густые цепи солдат, ощетинившись штыками, начали окружать поезда, но казачьи теплушки вмиг обросли стволами винтовок, с переднего эшелона захлопали выстрелы, короткую очередь выстукал пулемет, а на артиллерийских площадках грозно задвигались жерла полевых орудий. Солдаты подались назад, залегли в садиках, за кучами шпал и в канаве за тополями позади станции.

Приготовившись к отражению атаки, Егор, в числе других казаков с винтовками на изготовку, прилег за кучу мешков с песком в своей теплушке (мешки эти все время лежали у казаков под нарами, теперь пригодились). Он видел, как мимо вокзала куда-то дальше в город торопливо прошли: Балябин, Киргизов и с ними три казака— члены полкового комитета. Солдаты пропустили их беспрепятственно. Вскоре снялись со своих позиций и солдаты. Все вокруг притихло, из вагонов, гремя шашками, начали выскакивать казаки, сразу запрудив перрон. В толпе казаков на минуту мелькнула красная фуражка начальника станции, следом за ним орущая толпа хлынула в станционное здание. Бледный как полотно начальник, прижимаясь спиной к стенке, что-то говорил, отчаянно жестикулируя, показывал рукой в сторону города, но слов его не было слышно. В сплошном реве казаков улавливались отдельные слова и злобные крики:

— Врешь, стервуга…

— Это тебе не старый прижим!

— Тыловая крыса… твою мать!

— Где наш паровоз?

— Под колеса его, гада!

— Отвечай, подлюга!

Неизвестно, чем бы все это кончилось, но в самый напряженный момент кто-то от дверей из улицы крикнул:

— Братцы, винный склад раскрыли наши!

— Кто?

— Где-е?

— Ванька! Правь за мной, живо-о!

Толпа хлынула обратно. В дверях сразу же образовалась давка. А от поездов мимо станции, обгоняя один другого, мчались казаки с флягами, котелками и ведрами в руках.

Егор немного припозднился, и когда добежал до склада, там уже творилось что-то несусветное: у железных, настежь распахнутых дверей большого каменного полуподвала толклась огромная толпа казаков. Одни старались пробраться в погреб, другие, уже пьяные, лезли оттуда обратно. Шум, гам, матерная брань… внутри погреба хлопали выстрелы. Тут же, прямо на снегу, недалеко от выхода лежали уже двое мертвецки пьяных, третий, еле держась на ногах, блевал, обхватив рукой телеграфный столб.

Вклиниваясь в толпу охотников до спиртного, Егор приналег плечом, но в это время увидел вынырнувшего из погреба Молокова. Без шапки, но с винтовкой за плечами, потный и красный, как вареный рак, Молоков, с трудом пробираясь вперед, обеими руками держал брезентовое ведро, до краев наполненное спиртом. Увидев Егора, крикнул:

— Ушаков! Куда тебя черти несут, гребись ко мне.

Выбравшись из толпы, он подождал Егора и, сияя радостной улыбкой, глазами показал на ведро:

— Видишь, сколько цапнул! Разведем — и два ведра водки. Хватит на весь наш вагон. Вот бы ишо жратвы раздобыть!

— Жратва будет. Каюков откуда-то конины приволок, целое стегно.

— Добро, гульнем теперь! Пошли.

Оба поспешили к поезду, откуда навстречу бежали все новые, жаждущие даровой выпивки. Иные останавливались, с завистью глядели на «счастливцев».

— Хоть бы кружечку, станичники!

— По-дружески!

— Пошли к черту! Сами добывайте! — отмахнулся Молоков и, торопливо шагая, рассказывал Егору: — Такое творится там, что не создай господь. Казачни нашей набилось жуть, как сельдей в бочке. И все лезут и лезут с руганью, до драки дело доходит. А как доберутся, прямо-таки осатанеют: кто под кран с посудиной, кто сверху черпает, а кто из винтовки хлопнет в эту самую цистерну, пробьет дырку — и подставляй под струю, что тебе надо. На полу налилось спирту вполколена, у кого посудины не пригодились, нагнется и прямо с полу пригоршнями хлещет, как воду. А один казак, второй сотни, кажись, так и утонул в цистерне.