— Как в лучших домах Парижа и Жмеринки. На такие ресницы можно поддеть не одного, а сразу двоих мужчин!
В первом отделении был веселый водевиль с Аллочкой Пироговой. Во втором Таня читала стихотворение, какое Надя не слышала, потому что в последний момент Мымра принесла «бриллиантовую» диадему из театра напрокат, и все были заняты, водружая ее на Надину голову. В этот раз она выбрала Булахова, веселый и радостный романс, и, когда она вышла на сцену в своем платье цвета «бедра испуганного поросенка», Павиан неприлично громко захлопал, а за ним и остальные.
«И нет в мире очей и темней и нежней, чем его», — запела она, игриво и томно поглядывая на Павиана. А в последнем куплете: «Мне его не любить, мне его позабыть, никогда…» — Павиан млел и улыбался и первым захлопал. После концерта Наташа задернула занавес — и, кто хотел, полез на сцену потанцевать. Надя танцевать совсем не умела, но в длинном платье ног не было видно и она тоже повертелась с Наташей.
— Танцевать ты не умеешь, — сказала Наташа? — я тебя обязательно научу. Уметь танцевать вальс и танго так же необходимо для каждой культурной девушки, как знание иностранных языков!
И когда Надя засмеялась, Наташа сказала:
— Это не мои слова! Когда я работала в труппе Дудко, он всегда говорил нам и сам выучил меня.
Павиан, «Веселый армяшка» — опер Арутюнов и Клондайк тоже пришли на сцену вроде как следить за порядком, а на самом деле посмотреть нарядных, красивых зечек.
— Поп — в гости, черти на погосте, — громко сказала, увидев их, Маевская.
Но они даже ухом не повели и продолжали пялить глаза на танцующих. «Какая немудрая голова собрала в один Речлаг столько молодых, красивых зечек, надеясь, что страхом можно удержать их охрану от соблазнов — подумала Надя, заметив, как совсем «не положено» светились весельем глаза у начальников. — Они и не думают сейчас о том, что перед ними «враги народа», а только молодые, красивые женщины. Им и самим бы сейчас потанцевать, да не положено!» Однако когда она узнала, сколько времени, подхватила подол платья — и бегом в хлеборезку. С виноватым видом прошмыгнула в комнатуху и, быстро сбросив «поросячий визг» (Так Валя назвала ее платье), переоделась в свою единственную юбку и кофту. На счастье, ни Валя, ни Коза не рассердились на нее, а ждали с накрытым столом. Чай был заварен, и яства разложены на аккуратно вырезанные из бумаги салфетки.
— Эх, жаль, вина не купили, — сказала Валя.
— Какое тебе вино, денег и так едва хватило, уж жди, на воле выпьем.
Только принялись жевать, как явились начальники: Павиан, Веселый армяшка и Клондайк.
— Сидите, сидите, — милостиво разрешил Павиан. — С Новым годом вас! — поздравил он всех.
Веселый армяшка подошел к Наде.
— Мне сказали, вы у Гнесиных учились?
— Да, — ответила, смело соврав, Надя.
— Я тоже там начинал, в музыкальной школе. Вы с какого года?
— С тридцатого.
— А я с двадцать восьмого, — сказал Веселый армяшка.
Клондайку, видимо, не понравилось такое панибратство, и он поспешил открыть дверь, приглашая на выход.
— Вы заприте дверь, — приказал Павиан, и все двинулись наружу.
Надя пошла накинуть крючок и задвинуть щеколду, а в тамбуре ее схватил Клондайк и расцеловал в оба глаза.
— Ты как двуликий Янус, обалдеть можно!
— Какой тебе больше нравится?
— Оба, оба! Одного люблю, другого обожаю.
Надя, боясь простудиться в тамбуре, быстро вытолкала его за дверь.
— Надя! Что с вашими глазами? — в ужасе спросила Валя.
— А что? — Надя взглянула в зеркало и обомлела. Ресницы на ее глазах были слеплены и размазаны. Она бросилась к умывальнику и постаралась ликвидировать остатки туши. Но не тут-то было. Пришлось отмывать горячей водой, и все равно темные круги еще долго оставались под глазами.
— Когда красишь ресницы, надо не забывать о них ни на минуту, а уж тем более не разрешать целовать глаза, — не без ехидства заметила Валя.
«Тушь» Надя тут же кинула в печку.
Первый январский день ей запомнился пригожим. Валек с ресторанных торжеств лежал в лежку не в силах поднять головы и прислал солдата сказать, что машина испортилась, он будет ее ремонтировать. Надя сразу догадалась.
— Что? Вместо бензина спирт залили?
— Видно, что залил!
Пришлось опять идти запрягать Ночку. На обратном пути, недалеко от пекарни, ее встретил невеселый и усталый Клондайк.
— Что с тобой?
— Черт меня попутал выпить вчера с капитаном. Анатолий домой пошел к жене, а мы, как два холостяка, незаметно бутылку усидели.
— Какой же он холостяк, у него жена!
— Давно в Смоленск отправил, домой.
— Ну, чего теперь? Голова болит? — спросила Надя.
— Теперь уже лучше, а с утра голову повернуть не мог.
— Не умеешь пить, не переводи добро, — резонно посоветовала Надя.
Дорогу перед Новым годом не чистили, но снегу было немного, и они шли, болтая о всякой ерунде. Клондайк сказал, что уже выбрал две темы для будущего диплома, а Надя заявила, что к Гнесиным не пойдет, а будет стараться попасть в консерваторию, и мечта ее вовсе не Кармен, а Марфа из «Хованщины» и Флория Тоска.
— Ты будешь в Ленинграде, обязательно послушай эти оперы!
Клондайк, как всегда, ответил: «Вместе послушаем!»
— Смотри-ка! — остановилась Надя. Внезапно звезды померкли, стало бархатно-темно. Миг — и все вокруг преобразилось. Словно кто-то там, наверху развернул во всю небесную ширь разноцветное покрывало, сотканное из миллионов цветных иголок, и колышет его по небу, ни секунды не оставляя в покое, меняет местами цвета — от фиолетового пурпура до изумрудной зелени.
— Это ведь северное сияние! — догадалась Надя, и оба замерли на месте, как зачарованные. Даже Ночка остановилась.
— У тебя искры из глаз сыплются! — вскрикнула она, взглянув на Клондайка.
В его светлых глазах отражались все цветные переливы неба, оттого они казалось, светились разными огнями.
— У тебя тоже! — сказал Клондайк. — В такую ночь надо, как язычники, молиться на чудеса природы.
На следующий день Надя сказала Вальку:
— Спасибо, Валек, что опился, как поросенок. Я с Ночкой ездила и такое видела!
— Чего?
— Северное сиянье! Первый раз за все годы!
— Да! — пожалел Валек. — А я не видел никогда!
Напрасно думалось Наде, что с появлением машины у нее будет больше свободного времени. Старый газик постоянно ломался и вставал в самых непредвиденных местах, угрожая заморозить хлеб. Валек измучился с бесконечными ремонтами. Старик был капризен и прихотлив, как всякая старость. Постоянно приходилось ждать его под вахтой. Первое время Надя злилась и ругала шофера за опоздание, потом смирилась, как с неизбежным злом, и только просила, когда дежурили «человеческие» вахтеры, вызывать ее из хлеборезки.