Жаль только, что я тебя за это поблагодарить не могу. Вот в чем все дело.
Пожилой итальянец, между прочим, был прав. Даже если не принимать во внимание унизительное превращение древнего города в бассейн, о чем не уставали возмущенно писать в редакцию читатели местных газет, то, что вытворяли эти голландские отморозки, было опасно для жизни. Меньше года назад турист из Новой Зеландии угодил в реанимацию после того, как, лопаясь от отпускного ухарства и алкоголя, с воплем сиганул с моста Риальто и попал под водное такси, ровно в тот момент появившееся из-под моста. Моим дебильным соотечественникам я желал той же участи.
— На свете много людей, — сказал я, — которые в прошлом совершили глупость. Я даже подозреваю, таких большинство. И, как видишь, число их растет изо дня в день. Но в этом как раз и заключается одно из самых неприятных свойств прошлого — его нельзя изменить. Так что, даже если бы я жалел о былых связях или романах или если бы ты убедила меня пожалеть о них задним числом, вычеркнуть эти эпизоды из жизни было бы вне моей власти. В том числе поэтому я считаю, что ревновать к чьему-то прошлому не слишком конструктивно. Можно сколько угодно ставить человеку в укор былое, но что он может с этим поделать? Понимаешь, о чем я? Так что давай оставим прошлое там, где оно похоронено, — во вчерашнем дне, и пусть оно покоится с миром.
— Я бы и рада, — ответила Клио. — Но проблема в том, что ты позволил своему прошлому влезть в мое настоящее. Разве я просила тебя об этом? И я не ревную. Нечего меня оскорблять еще и обвинениями в ревности. Неужели ты думаешь, что такая женщина, как я, способна ревновать к телке с большим выменем? Да меня от нее мутит. А вот в тебе я глубоко разочарована.
— Но что я, по-твоему, должен был сделать, Клио?
— Поступить по-мужски.
На другой стороне моста было не протолкнуться: здесь располагался вход в «Бургер Кинг». Ведущие с моста ступеньки, улицу и набережную полностью захватили голодающие всевозможных национальностей и смаковали тут знаменитые бургеры. Мы переступали через жующих детей, прокладывали себе дорогу, ступая по мусору, и мне пришлось отпихнуть одного из гурманов в сторону, чтобы добраться до калле Лунга.
— Я знаю, что это выше твоих сил, — продолжала Клио, — но я была бы рада, если бы ты вышел из своей обычной роли, притворился мужиком и защитил бы меня и нас от весьма неприятных субъектов.
— Это ты уже говорила.
— Видимо, нужно повторить, раз ты никак не возьмешь это в толк.
— Я должен был ее проигнорировать? Отвадить? Послать к черту? Прогнать?
— Ты бы себя видел, Илья! Ты пресмыкался перед ней. Чуть ли подошвы ей не вылизывал. «О, Дебора!», и «ах, Дебора!», и «все-таки ты женщина высокого класса», и «я так хотел тебя повидать, давай обменяемся телефонами и свидимся еще раз в Леванто». Честное слово, Илья, это было омерзительное зрелище.
— Это был обмен любезностями, — возразил я. — В отличие от тебя, я считаю важным при любых обстоятельствах проявлять учтивость, хотя бы до определенной степени.
— Если ты думаешь, что оскорблять свою возлюбленную, обмениваясь любезностями с бывшей, — значит проявлять учтивость, то тебе, Илья, еще многому предстоит научиться.
На мосту Бергами Санта-Кроче нас остановили двое пожилых китайцев — супружеская пара — и вежливо попросили сфотографировать их на фотоаппарат. Я не смог себя заставить. Клио метнула в меня неодобрительный взгляд и исполнила просьбу. Они выглядели счастливыми, эти пожилые китайцы в Венеции.
— Она даже сделала тебе комплимент, — напомнил я.
Не стоило этого говорить. Теперь Клио рассердилась по-настоящему.
— И ты еще ее защищаешь? Что я, по-твоему, пытаюсь тебе растолковать? Ты меня задел, оскорбил и унизил. И теперь надеешься спасти свою шкуру, как ни в чем не бывало вступаясь за свою бывшую? Честное слово, иногда я не понимаю, чем ты меня заслужил. Благодаря твоей учтивой бывшей любовнице наши отношения претерпевают самый серьезный кризис со времени их начала, и еще неизвестно, переживут ли его, а все, что ты можешь придумать, чтобы их спасти, — это напирать на то, какой твоя бывшая прекрасный человек и как она ничего плохого не имела в виду. Возможно, литературные критики у тебя на родине и держат тебя за интеллектуала, но это лишь заставляет меня всерьез усомниться в интеллекте самих критиков. Мамма миа!
Тем временем мы дошли до кампо деи Фрари, и я заметил, что какой-то турист — да провалиться мне на этом месте! — снимает нас на камеру мобильного. Причем даже не издалека, а нагло маяча прямо у нас под носом. Видно, решил, что стал свидетелем великолепной, экзотической, типично итальянской сцены: красивая, хорошо одетая итальянка, страстно жестикулируя, во весь голос осыпает упреками хорошо одетого, похожего на итальянца господина, который не знает, куда деваться от ее нападок. А она еще и воскликнула «Мамма миа!», что только придало видео аутентичного шарма, которого не купишь ни за какие деньги. Здесь, в Венеции, мы как в зверинце, посетители которого без всякого зазрения совести пялятся на местных жителей и снимают на фото- и видеокамеры их удивительные повадки. Клио тоже заметила туриста — его было невозможно не заметить, — но не позволила ему прервать свою тираду. Напротив, объектив камеры, похоже, вдохновил ее на новый виток оскорблений.
— Неужели ты думаешь, что я жду не дождусь комплимента от подобной особы? Как восприняла бы Артемида хвалу из уст телицы? А? Скажи-ка! Ты же у нас античник! Должен бы разбираться в подобных вещах, будь ты чуть внимательнее на лекциях. И в чем, собственно, заключался этот комплимент? Освежи-ка мне память — честно говоря, я подавила это воспоминание. Если не ошибаюсь, эта похвала, свидетельствующая, по твоему скромному мнению, о высоком классе ее авторши, заключалась в том, что твой вкус стал более утонченным. Да меня сейчас вывернет! Госпожа соблаговолила предположить, что, выбрав меня, ты проявил более утонченный вкус, чем если бы остановился на надувной кукле, вульгарной хабалке, деревенщине! Как ей вообще в голову пришло нас сравнивать — это каким чудовищным самомнением нужно обладать?! Поставить меня в один ряд с третьесортной порноактрисой в платье в цветочек — это тяжкое оскорбление. А ты еще давай петь дифирамбы ее обходительности! Это