После этого спустились к лодкам.
Дюжий опричник начал было выспрашивать у Месяца, кто он да какими судьбами попал на море, да что за россияне служат на его судне, и откуда судно, и нет ли на борту беглых… Вопросов он задал немало, и Месяцу по понятным причинам нечего было ответить на них. Тогда Месяц сам спросил опричника, как его зовут, из какой он деревни, какими путями попал на корабль, крестьянский сын, зачем оставил землю, и как звали того пса, чей череп болтался на его шелковом поясе. Опричник давно отвык от того, чтобы его вот так осаживали, и не нашелся сразу, что сказать; зло блеснул глазами. А потом Карстен Роде не дал ему сказать – начал прощаться.
Карстен Роде назвал Месяцу имена нескольких человек из Рённе и Аренсбурга, всегда знающих о том, у каких берегов следует искать российских каперов. Датчанин сказал, что с нетерпением будет ждать прибытия «Юстуса» – для него найдется в море с избытком настоящей работы. На этом расстались. Документ, выданный наказным капитаном, Месяц положил в тот же самшитовый ларчик, в каком хранилось и каперское свидетельство Даниеля Хольма.
В Любеке человек из Фареркомпании принял данцигский янтарь и произвел с Месяцем расчет. На вопрос о том, почему на «Юстус» не пришел сам Бюргер, этот человек ответил, что господин Бюргер вместе с дочерью выехал на лето во Францию. Тогда Месяц отделил этому человеку примерно четверть полученных денег и еще спросил, не, известен ли ему точнее срок возвращения семьи Бюргер. Купец с благодарностью кивнул и ответил, что сам господин обещался быть в середине августа, дочь же его Ульрике, вероятно, задержится у родственников… быть может, даже до Рождества…
Такие вести могли ввергнуть в уныние любого человека, ищущего встречи с любимой и давно ведущего счет дням до этой встречи. И конечно же слова купца очень опечалили Месяца. От Любека до Любека, через огромное море он будто летел на крыльях; все это время он жил сокровищем, которое хранил в сердце, и вот он у порога, у самой заветной двери, а там, оказывается, его никто и не ждет, и сокровище его по-прежнему у него в сердце и по-прежнему же где-то очень далеко. И безрадостное сердце утрачивает крылья.
Питая надежду узнать что-нибудь от прислуги, Месяц постучался в дверь Бюргерхауза. Дверь ему отворила молоденькая служанка по имени Анхен; она своими сбивчивыми объяснениями нагнала еще больше туману. Однако после, несколько успокоившись, Анхен сообщила Месяцу, что Ульрике заболела… или не то чтобы заболела, а вернее – не вполне здорова… но и не вполне больна… Месяц никак не мог взять в толк, что бы это значило, и с еще более встревоженным сердцем расспрашивал девушку. «Ах, господин, – вдруг покраснела служанка, – не спрашивайте меня ни о чем! Я сама не знаю, что могу наболтать под вашим пристальным взором. Поэтому скажу только, что в семье Бюргеров, с одной стороны, все хорошо, а с другой стороны – не очень. Быть может, все это похоже на бред, однако это чистая правда. А я не приучена лгать…» Так малышка Анхен крутила и выкручивалась долгих полчаса, пока наконец не сжалилась над красавчиком-россиянином и не объяснила ему, что подобные «болезни» у молодых женщин обычно заканчиваются большой радостью, и они затем наряжают свою радость в пелена и тряпки. Признаки сего недуга вначале очень смутили и расстроили господина Бюргера, и он имел с дочерью крупный разговор и даже настаивал на… Но выяснив, как твердо Ульрике стоит на своем, и с каким нетерпением она ждет исхода болезни, и зная силу духа своей любимой дочери, господин Бюргер смирился со всем происшедшим и далее заботился только о том, чтобы признаки «известной болезни» не стали достоянием пересудов граждан. Посему он надумал предпринять поездку к родственникам в Арль, что в Провансе; прислуге же строго-настрого наказал – никому об этих обстоятельствах ни слова!… «Однако же, господин Иоганн, я открыла вам тайну, как открыла дверь, неспроста – я полагаю, что вы не последний человек в этой истории и имеете право знать правду. Но уж вы меня не выдавайте. Не то господин Бюргер прогонит бедную Анхен и не даст доброго отзыва. Где же тогда найти ей работу!…» Месяц заверил служанку, что и словом не обмолвится об этом деле, как бы его ни пытали. Он сказал так, хотя на самом деле меньше всего думал сейчас о просьбе Анхен. Известия, какие он получил, оглушили его. О, как бы он сейчас желал видеть свою Ульрике! О, как бы он хотел припасть к ее ногам… И мысленным взором он видел ее, она стояла перед ним, она стояла над ним, озаренная нимбом, прекрасная, божественная, любимая с незапамятной поры, известная до мельчайшей черточки, родная; она была – как середина мира, как середина жизни и смерти, она – как середина будущего, она же – середина его сердца. Как жить вдали от нее? Как не рас-терять своих сокровищ на далеких пустых окраинах? И Любек, и Нюрнберг, и Рим – окраины, когда там нет ее…
– Господин Иоганн!… – вдруг всполошилась служанка. – Ведь госпожа оставила вам письмо. Как я могла позабыть об этом! О несчастная Анхен!…
И она принесла Месяцу сложенный вчетверо лист бумаги. «En deux!» – только и было начертано на нем рукой Ульрике. И от листка этого исходил едва уловимый запах роз.
Анхен спросила:
– Вы придете еще? Ваш корабль вернется в Любек?
– Я приду. И вернется корабль. Чего бы это ни стоило…
Явившись на когг, Месяц спросил россиян и эрариев, не назовут ли ему имя человека, за которым до сих пор водится весьма крупный должок. Россияне и эрарии ответили своему капитану: есть такой человек, имя ему – Герхард Гаук. Тотчас же наведались к старому Виллибальду в надежде выведать у него что-нибудь о Герде. Но старик оказался при смерти; он кончал свои дни, не приходя в сознание, окруженный и обихаживаемый не родственниками, а милосердными госпитальными сиделками, – нищий, одинокий. Эрарии ничего не сумели понять из той бессмыслицы, что нес умирающий. Они ушли, оставив несчастному Виллибальду немного денег для свершения последнего обряда. «Юстус», пополнив запасы воды и продовольствия, прикупив огненосного зелья, ядер и картечи, вышел в море.
Вначале отправились на поиски «Сабины» все к тому же Данцигу, в порту которого некоторые купцы видели ее так же часто, как «Юстус» в Любеке, но удача их в этот раз шла другим курсом, и они не нашли, что искали. Один купец из Кенигсберга подсказал им, где искать, – кое-кто из его приятелей видели «Сабину» на нарвском пути южнее шхер. Туда и отправились. У берегов Ливонии сразились с одним польским капером, который, по всей видимости, не сомневался, что близость своих берегов (а эта часть Ливонии вместе с Ригой в те годы как раз принадлежала Польше) умножит его силы. Но капер крупно просчитался, в единоборстве с «Юстусом» ему пришлось более чем худо – после нескольких минут боя он затонул, и вместе с кораблем утонула большая часть команды. Нескольких человек россияне подобрали и предложили им жизнь и службу на судне взамен единственной услуги – те должны были помочь отыскать «Сабину». Эти люди, отчаянные головы из немцев и голландцев, сперва очень обрадовались и благодарили капитана за доброе с ними обхождение, однако, услышав о «Сабине», совершенно переменились. Они сказали, что «Юстусу» не справиться с этим дьявольским кораблем, и уж лучше бы им отказаться от такой опасной затеи, а их, подобранных с польского капера, – бросить обратно в волны. Капитан Месяц, выслушав их речи, так и поступил, но перед тем дал им лодку. Каперы же, подобно тому кёнигсбергскому купцу, направили россиян в шхеры.