Ждали сближения. Никто – даже многоопытный капер Линнеус, даже ученый Морталис – не мог предположить, чем закончится эта неожиданная встреча. Многим из команды проще было бы действовать – стрелять и рубить, нежели вот так выжидать, сложа руки, терять время, которое в бою часто означает жизнь… Да делать нечего! Мудрейшие говорят, что молчанием иной раз достигается больший успех, чем долгой речью, а бездействие бывает равно разумнейшему действию… Никто не был уверен, что перед ними россияне; ведь и каперы короля Сигизмунда вполне могли прибегнуть к такой уловке – тому же Герхарду Гауку хитрости не занимать. Однако доверились разуму и чутью капитана. Волновались, перебегали глазами от корабля к кораблю, но сидели тихо, обняв стволы ружей, оглаживая клинки палашей. Остро отточенная коса занеслась над травами, мрачный черный косарь приглядывался, с какого края начать…
Наконец суда приблизились настолько, что стали легко различимы лица людей на них. Там тоже все было готово к бою, там тоже волновались и поигрывали сабельками; черные зрачки пушечных стволов глядели на «Юстус» в упор, готовые в любую секунду сверкнуть пламенем; на вантах и реях замерли люди, ожидающие лишь команды «на абордаж!» – и они ринулись бы на палубу когга сверху, и абордажные сетки не остановили бы их…
Вот корабли сошлись так близко, что можно было переговариваться, не повышая голоса. Капитан с российского флагмана сказал:
– Мне не раз уже доводилось слышать про «Юстус», враждующий со шведскими и польскими каперами. Говорят, много похвального совершил этот корабль… И еще говорят, будто бы на нем русская команда… – слова эти были сказаны по-русски, но с заметным иноземным выговором, скорее всего – датским, поскольку и датчанин Морталис, осваивая речь россиян, говорил с похожим произношением. Капитан с флагмана заключил: – Я имею, однако, сомнения – тот ли это корабль?
– Не нужно сомнений, – ответил Месяц. – Это тот самый корабль… Но и у нас есть сомнения – российские ли перед нами суда?
– Этот господин не любезнее меня!… – засмеялся человек с флагмана и оглянулся на своих; затем с удовольствием и не без гордости сказал: – Перед вами корабли русского государя, а точнее – каперский флот, имеющий от Иоанна жалованную грамоту. А я – скромный царев слуга, капитан Карстен Роде, датчанин, и со мной моя команда…
Здесь этот человек повел вокруг себя рукой, указывая на столпившихся у руля, возле мачт и повсюду у фальшборта людей, – такое же пестрое, разноликое и разноязыкое собрание, как и команда «Юстуса». Сам капитан Карстен Роде был человек средних лет и среднего же роста, крепкий, сероглазый, с обветренным лицом. А может, это была не обветренность. Такими лица становятся после того, как их обморозит, – красноватыми, утратившими гладкость, – должно быть, этого датчанина прихватило морозцем где-нибудь в северных водах. Во всем же остальном Карстен Роде ничем не выделялся бы в ряду датских купцов.
Государев капитан проявил любезность и пригласил Месяца к себе на корабль. Однако Месяц не был столь легковерен, чтобы принять это приглашение. В свою очередь он предложил капитану посетить «Юстус», чтобы собственными глазами осмотреть то судно, о котором так много говорят. Но и Карстен Роде нашел такой визит небезопасным и сказал, что ему вполне достаточно осмотра снаружи. Здесь кому-то на флагмане явилась счастливая мысль, что капитаны имеют прекрасную возможность встретиться на равных условиях – на берегу. И, по всей вероятности, капитанам было о чем поговорить, и оба были заинтересованы друг в друге, ибо они тут же согласились. С кораблей спустили лодки. С Месяцем на берег отправился Проспер Морталис, а также – отец Хрисанф; с господином Карстеном Роде спрыгнул в лодку великан опричник, к шелковому поясу которого был привязан выскобленный собачий череп, а за ними последовал третий человек – по виду немец-лекарь. Через четверть часа все шестеро ступили на землю.
Берег в этих местах был сплошь песчаный. Песок же – чистый и мягкий, а по цвету золотой. Над водой поднимались очень высокие дюны – целые горы песка. Взобравшись на одну из таких гор, капитаны и их спутники невольно залюбовались видом моря и ожидающих кораблей. Здесь наверху и устроили переговоры.
Карстена Роде удивляло, почему над «Юстусом» не российский флаг, а флаг торгового города Любека.
– Следует хранить верность своему отечеству! – сказал он.
Месяц ответил ему вопросом:
– Так ли уж важно, под каким флагом творишь добро?
– Слова эти верные, – согласился датчанин. – Если, конечно, знаешь, в чем оно состоит – добро.
– Великая истина проста: живи, человек, сердцем…
Здесь Месяц напомнил капитану, что сам он, однако ж, служит чужому отечеству. Карстен Роде, вероятно, решил, что так можно беседовать долго, поскольку юный россиянин с «Юстуса» оказался большим мастером словопрений и не отличался уступчивостью; и датчанин переменил тему. Теперь он заговорил о каперах польского короля, о том, что, хотя датский флот в последнее время основательно потрепал их, каперы представляют еще довольно внушительную силу и по-прежнему причиняют торговле России немалый вред. Карстен Роде сказал о блестящем решении московского государя создать собственный каперский флот и отплатить Сигизмунду Августу его же монетой – то есть перегородить все торговые пути, ведущие в Данциг. Здесь российские каперы преследовали две цели: отомстить порту, дающему прибежище каперам короля, и подорвать морскую торговлю Польши. Наконец Кар-стен Роде произнес то, к чему подводил этот разговор: все российские суда на море должны действовать в согласии друг с другом, в согласии с замыслами царя и нуждами России, особенно такие суда, как «Юстус», – хорошо вооруженные и ходкие, – они должны всякий день стремиться к одной цели и использовать для того малейшую возможность, чтобы ни шведы, ни поляки не смели расслабиться, чтобы не могли продохнуть и даже носу не казали на пути к Нарве; однако же «Юстус» поступает иначе – он торгует с Данцигом, тем пособляя врагам. Это недопустимо!… Такой великолепный корабль, какой был бы способен усилить и украсить любой флот, просто обязан прибиться к чьему-нибудь лагерю, и принять веру этого лагеря, и утвердиться в ней, как в крепости, чтоб уж более не изменять ей. На это Месяц сказал Карстену Роде, что его устами только что говорил воитель, государев человек, но никак не вольный купец. А между тем всякий разумный купец знает, что пути торговли не совпадают с путями войны; торговля связует, война разделяет. Месяц сказал, что имеет обязательства перед Фареркомпанией и пока не выполнит их, он не волен распоряжаться ни кораблем, ни даже самим собой… Однако они поладили на том, что по истечении договора с компанией «Юстус» со своей командой и капитаном, со всем вооружением станет в один ряд с кораблями Карстена Роде для служения интересам российского отечества и его союзников, а также интересам дружественных России ганзейских городов. Затем датчанин повелел тому немцу, какого вначале приняли за лекаря, составить бумагу-обращение к властям городов Рённе и Аренсбурга о всяческом содействии коггу «Юстус» и любому из его команды, в каком бы бедственном положении те не находились. Во второй своей части сей docomentum подтверждал то, что вышеназванный трехмачтовый когг включен в состав российского каперского флота, имеющего жалованную грамоту от кесаря Иоанна, и наделен всеми правами каперского судна, а любые действия капитана его – это действия его государя. Подписав бумагу – «Карстен Роде, царский наказной капитан», – датчанин скрепил ее восковой печатью с оттиском монограммы со своего перстня.