Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

— Мне все едино ныне, Марфа. Сгинет он, и мне не жить! Не хочу более такой жизни, как была, а тем паче, теперь, когда ведаю… Ныне я бы без раздумий отринула бы и отчую землю и речь, родичей бы отринула, чтобы за ним идти и жить подле него женой невенчанной. Пусть даже батюшка проклянет, коли узнает! Пусть даже так, лишь бы с ним!

Сколько же довелось испытать Ксении из-за ее любви, что вдруг снова с этими потоками воспоминаний подняла голову, стала разрастаться большим облаком в ее душе! Сколько слез пролила, сколько горестей перенесла. И потерь… Марфута, милая Марфута, сгинувшая из-за ее желания освободить Владека от мучительного конца, из-за ее беспечности. Разве напрасно отдала та свою жизнь некогда? Она-то точно знала, что пан не успокоится, пока не вернется за своей коханой, при виде которой у него так горели глаза, с которым ее боярыня стала такой счастливой.

— Упокой Господь твою душу, моя милая, — прошептала Ксения, гладя гладкий песок, что так легко ускользал ныне меж пальцев. Словно мимолетное время убегал из горсти, которую она зачерпывала. А потом тихо зашептала помянник {1} уже здесь на этом месте, где когда-то гибли под ляшскими саблями холопы, безуспешно пытающиеся найти убежище в святом храме. С каждым словом ее сердце билось все сильнее в груди, душа разрывалась на части от столь различных чувств, что метались внутри нее.

Ксения шептала слова молитвы, и никак не могла избавиться от мыслей об ушедших на тот свет людях, которых она знала, которых оберегала, как положено боярыне. «Простите меня», вдруг мелькнуло в голове, когда совершила последний низкий поклон, едва коснувшись лбом песка на дороге, заканчивая помянник. И так и замерла, склонившись к дороге, не смея поднять глаз на остатки церкви. Потому что чувствовала себя такой живой ныне. Потому что уже знала, что за чувство победит в ее душе. Ибо ей так хотелось быть счастливой…

— Простите…

Ксения поднялась медленно на ноги, затекшие от долгой, неудобной позы на коленях, низко поклонилась усопшим, прощаясь с ними навсегда, зная, что никогда более ей не доведется побывать в этих землях.

Простите меня, вы уже в том, ином мире, а мне суждено остаться в этом. Простите меня за все. За мою любовь простите, что принесла вам столько горя, столько боли.

Потом Ксения резко выпрямилась и пошла прочь из сгоревшего села, вверх по холму. Ноги ее то и дело съезжали по траве, скользя кожаной подошвой поршней, но она упрямо шла вперед, хватаясь за траву, приказывая себе не оглядываться назад. Путь был нелегок для нее, и она запыхалась, пока забиралась на этот холм, стараясь как можно быстро уйти от этого пожарища, от этой могилы, в которую превратилось село. От своих сомнений уйти.

Наконец она взобралась на вершину, с трудом переводя сбившееся дыхание, убирая с щек мокрые пряди волос. Оглянулась на бывшие земли свои, прощаясь взглядом с ними. Прощаясь с людьми, что оставались тут. Прощаясь с Марфутой.

А потом отвернулась и стала поспешно спускаться вниз, туда, где расположились на стоянку ляхи, необычно молчаливые ныне, где ходили, переступая длинными ногами, кони под седлами. Она быстро окинула взглядом сидевших в траве и сразу же нашла жупан вишневого цвета с богатой отделкой золотыми нитями. Владислав тоже заметил ее, поднялся вмиг с травы, направился к ней. Блеснул в редком луче солнца, показавшемся из-за туч, золото на его поясе, и сердце Ксении сжалось при воспоминании о той боли, что ударила ее острой стрелой, когда она видела этот пояс в последний раз.

Они остановились в десятке шагов друг от друга, замерев напряженно, вглядываясь в лица, пытливо глядя в глаза. Владислав никак не мог понять, что за мысли сейчас у нее в голове. Ранее это удавалось ему без особых усилий, ранее она была открытой книгой для него. Ныне же ее душа закрыта для него, и это причиняло нестерпимую боль. Как и осознание того, что вот сейчас в этот миг он снова потеряет то, что наполняло его душу до краев, что делало его живым.

Откуда-то со стороны стоянки донеслись крики. Владислав обернулся и увидел, как двое пахоликов тащат за руки женскую фигуру в простом длинном платье. Ее голова была простоволоса, даже без ленты, полагающейся девице. Она кричала в голос от страха, подвывая, с всхлипами. Эти звуки резали слух остальным, но для Владислава они были истинной музыкой небес. Потому что эту девицу поймали в лесу его пахолики, которых он послал на поиски выживших в той бойне, что когда-то была в этих землях. Он помнил, он знал, что остановился тогда у церкви, когда хлопы вытолкнули вперед женщину в сбившемся набок убрусе, с темными безумными глазами. Ключница усадьбы. Та, которую он искал, та, которую винил в смерти Ксении.

Девица вдруг замолчала, замерев на месте, глядя на Ксению, что стояла по-прежнему безмолвная. В ее глазах заплескался такой ужас, что даже Владиславу стало не по себе. Девица уперлась изо всех сил ногами в землю да так сильно, что даже двое мужчин с трудом сдвинули ее с места.

— Чур меня! — закричала холопка в голос, а потом стала громко читать молитву, пытаясь вырвать правую руку из пальцев одного из пахоликов.

— Отпусти ее, — коротко сказала Ксения, признав в той, что тащили к ней одну из девок, что когда-то жила в ее тереме. Она видела, какой ужас та испытывает ныне, видя перед собой ту, что была схоронена еще этой весной, судя по тому, что рассказал ей Владислав. — Отпусти.

Владислав свистнул коротко, махнул рукой, и пахолики разжали руки, отпуская девицу на волю. Та сначала бухнулась на колени, стала неистово креститься, а потом попятилась назад, не отрывая взгляда от глаз Ксении, глядящих на нее с жалостью и состраданием. Затем она резко развернулась и бросилась бежать, то и дело падая в траву и снова поднимаясь, прочь к темному лесу, что виднелся в отдалении, где нашли прибежище те, что выжили в конце весны при нападении ляхов.

Владислав не глядел на побег девицы. Он снова повернулся к Ксении, что смотрела в спину убегающей холопке с каким-то странным выражением в глазах. А потом взглянула на Владислава, тихо проговорила:

— Едем, — и пошла мимо него к коням, к пахоликам, так же, как и их пан, глядящих на нее с любопытством, с неким немым вопросом в глазах. Она ясно видела это, но какой ответ она могла дать ныне, когда за ее спиной выжженная земля, а люди, некогда жившие на ней, были вынуждены прятаться в лесу и жить в норах, как звери?

Отряд не поехал по обычному пути, что вел из земель Московского царства в польскую землю, свернул к Щуре, намереваясь перейти ее.

— У Смоленска наши войска стоят, — шепнул Владислав Ксении, видя, как она вертит головой по сторонам, недоумевая этому странному пути. — Не горю желанием объясняться с дозорами. Лучше обойти.

От его шепота тонкая прядь волос, что Ксения заправила за ухо, всколыхнулась. Он заметил, как по телу той прошла легкая дрожь, отозвавшаяся трепетом его собственного тела. Заныло в груди тут же. Она вновь стала холодна с ним. Не оборачивалась на него часто, как прежде, не улыбалась той самой улыбкой, от которой так сладко замирало сердце, не клала голову на его грудь. Они были ныне так близко друг к другу, и в тот же миг между ними снова была широкая пропасть.

Жалел ли Владислав, что повез ее в земли, когда-то принадлежавшие Северскому? Большей частью — нет, ведь именно там к нему вернулась прежняя Ксения. Он видел это по глазам, по выражению лица, по жестам. Словно добавилась некая часть, что сделала женщину, что он нашел в монастыре, той самой, что он знал когда-то, которой когда-то отдал свое сердце.

Он в который раз незаметно для Ксении чуть склонился к ее голове и вдохнул запах ее волос. Она больше не покрывала голову с того дня, как они выехали из лесного двора знахарки, и теперь он мог наслаждаться без помех их блеском, борясь с неудержимым желанием коснуться этого роскошного золота. Владислав знал, как Ксения переживает за длину своих кос, считая себя подурневшей из-за того, что их остригли. Но ему казалось, что так даже лучше. Он помнил ее длинные косы, что были до того, помнил, как боялся придавить их ненароком, причинив ей боль. Как тогда, в темноте бани…