Али Алескер, вздумал ловить мышей.
Темными пятнами пошли отвислые щеки помещика, губы уподобились двум сливам, синим, мертвым. Разговор принимал все более неприятный оборот.
— Попробуем разложить фишки на суфе расчета. — Сахиб Джелял взял блюдечки и начал их расставлять на столике. — Вот эта фишка — Британия. Что делать, Британия уже сотни лет грабит красавицу Персию. А вот эта фишка — Россия. Все, что Россия построила в Иране, она, став советской, отдала Ирану безвозмездно. Третья фишка — Германия. Гитлер, разинув пасть, надвигается, чтобы проглотить вас, персов, вместе с тем, что оставили вам, как милостыню нищему, господа британцы, и с тем, что вам великодушно даровал Ленин после революции в России. Жаль, если Иран затянет удавку у себя на шее. А вы, сын своего отечества, поможете тянуть кончики шелкового шнурка. Что ж, натяните тетиву лука, о вы, персы, пустите отравленную стрелу в сердце родины и прервите ее дорогую жизнь! В глубине своих черных сердец упивайтесь торжеством фашизма и мучительной, медленной смертью Персии.
— Так… Значит, вы считаете, что русского… сардара нельзя тронуть. Но что станется с моим драгоценным рубином — Баге Багу? Советский офицер все узнал… Слишком много узнал: и о прилете инспекторов, и обо всяких каравансарайщиках и таможенниках, и об аллемани, и о тайных складах, и о гостиницах. Разве русский будет молчать?
Сахиб Джелял воздел глаза к потолку.
— Скряга бесстыден, низок, ибо он лишь сторожевой пес своего имущества. Я вижу, вы способны подмечать трудности, но беспомощны, когда их надо устранить.
— Какое мрачное недоверие и презрение! Разве я заслужил подобное? Я только советуюсь.
— Вот что, господин Али Алескер. На рассвете мы с супругой покидаем Баге Багу. Мы и так с нашей супругой проделали восемь — десять фарсахов изнурительного пути по пустыне. Не слишком ли много для одного совета?
— Умоляю! Вы один можете дать мне совет. Вы единственный в Иране, кто может беспристрастно оценить обстановку. Цена вашего совета весит мешок золота.
— Видите, вы не можете без торгашества. Мои советы не продаются. Я не поверенный. Но я убедился в одном. У вас в Баге Багу туман и мрак. От гнилых дров много дыму. Многое мне отныне стало понятно… Не смотрите на меня с такой ненавистью, Али Алескер. Мы еще не враги. И для меня ясно одно. Перемены в Иране породят другую, новую чуму. Была английская чума, придет гитлеровская, коричневая, и вызовет войну и разорение… ужасную войну, и потому… я вмешиваюсь в вашу каверзную, подлую игру. «Если я умру, то с добрым именем, а доброе имя необходимо мне, как телу смерть, а душе слова». Так говаривал благородный поэт Амин Бухари, которого почитал ваш злосчастный хитрец мажордом. Так скажу и я, хотя не собираюсь умирать, хотя здесь, по вашему драгоценному рубину, смерть ползает безносой гадиной с кривым серпом и собирает обильную жатву. Эх, господин Али Алескер, вы затеяли большую игру, но вы ошибаетесь, если вообразили, что выигрыш ваш. Кто видел, чтобы шип выиграл у розы? Кто видел, чтобы золотая солома потушила луч солнца?
Али Алескер шлепнулся на подушку. Он весь дрожал и трясся. Он приблизил свое воспаленное лицо к лицу Сахиба Джеляла и сдавленным голосом проговорил:
— Вы… вы злоупотребляете моим гостеприимством, господин мудрец!
Неслыханно! Хозяин дома угрожал гостю! Али Алескер открылся Сахибу Джелялу весь «со всеми своими кишками и печенками». Маленький, толстенький, с пухлым детским личиком, он казался комичным рядом с величественным Сахибом Джелялом.
— О! — проговорил Сахиб Джелял… — Каждый птенчик, вывалившийся из гнезда, воображает себя слетевшим с седьмого неба… архангелом Михаилом. И сокол летает, и муха летает…
Он хлопнул в ладоши, и в комнате очутился Аббас Кули в своем воинственном облачении — в черной, ладно сидевшей на нем чухе, с перекрещенными на груди пулеметными лентами, с винчестером в руках.
Али Алескер медленно сполз с груды подушек.
— Что ж, господин Али Алескер, кто гоняется за фазаном в степи, остается без курицы дома, — проговорил Сахиб Джелял.
— Пожалуйте, дорогой, — словно ничего и не произошло, воскликнул помещик. — Дорогой Аббас Кули, ужин ждет вас, кофе горячий.
Он словно и не замечал, что сапоги воинственного контрабандиста, подбитые грубыми гвоздями, топчут шелковистый ворс ковров и вспарывают грубыми каблуками бархатную покрышку одеял.
Но и Аббас Кули ни единым словом, ни единым жестом не показал, что ворвался в Бархатную гостиную с воинственными намерениями, готовый к самым решительным действиям. Он, не прячась, поставил затвор винчестера на предохранитель, положил оружие рядом с собой и принялся за угощение. Аббас Кули и в прошлые годы скитаний по Закаспию любил поесть, умел сам изысканно готовить и отдавать должное вкусной пище. И сейчас он ел жадно и своими телячьими глазами изучал лица Сахиба Джеляла и Али Алескера.
— С границы приехал один кочакчи, — наконец сказал он, все еще смакуя ножку курицы в шафранном соусе. — Кочакчи болтался у поезда на станции Душак. Слышал: немцам на Кавказе, немцам на Волге плохо. Семьсот тысяч уже в земле лежат. У Гитлера много солдат, миллионы, но семьсот тысяч мертвяков и для Гитлера много. Тысячу танков Гитлер оставил на месте разбитых. Две тысячи пушек потерял. Тысячу четыреста самолетов-аэропланов потерял. Итальянцев, румын побили русские несть числа. Так говорят. Советские ходят по перрону Душака, высоко подняв головы, а? Что будет? На Кавказ солдаты из Сибири едут, песни поют.
— Вы это к чему? — насторожился Али Алескер. Он окончательно собрался с духом, хотя его перекошенное бледное лицо и краснота налитых кровью глаз выдавали его переживания и злость.
Только теперь Сахиб Джелял понял, какую опасность он отвел от себя, вовремя распорядившись, чтобы кочакчи Аббаса Кули заменили уехавших белуджей и держались настороже. Торговец на Востоке часто контрабандист, а контрабандист — торговец. И хоть Сахиб Джелял сам никогда не занимался контрабандным провозом товаров через государственные границы — он был слишком богат, — но с контрабандистами водился, считая их весьма полезными людьми.
— Все это ни к чему, — снова заговорил Али Алескер оторопело, — все мирно, тихо и благопристойно. Все…
— Да, — сказал Сахиб Джелял на этот раз очень мрачно. — Самые важные разговоры у нас между десертом и кофе… Как у англичан. Да, господин помещик, вы окружили себя армией хитрейших и коварнейших чувств и ничего не страшитесь. Но наступает час, когда и в вашей душе начинают копошиться черные жуки…
— Мне бояться нечего. — Али Алескер уже окончательно пришел в себя. — Мой дом полон аллемани, и какие-то контрабандисты перед ними… пуфф. Аллемани сила. Аллемани сильны, а