Но вот кого Лелик в самом деле любил, и иногда даже больше мамы, что удивляло его самого, так это Яна. Конечно, Лелик знал, что Ян и папа – это совсем одно и то же, такая же его собственность, как и мама. Но маму Машей он не называл никогда и никогда даже не пробовал это сделать, а вот отцовское имя ему понравилось куда больше невыразительного и простого слова «папа», которое к тому же было легко перепутать с «мамой». Лелик и сам знал, что говорит еще очень плохо, и родители не всегда понимали, кого именно он зовет, пока Лелик решительно не заменил «Яном» невнятного «папу». Тем более что папа на это совсем не обиделся. Он вообще никогда не обижался на Лелика и ничего ему не запрещал. У Яна тоже было не так чтобы много времени, но уж когда оно было, то целиком принадлежало Лелику. Хотя и Ян никогда с ним не бегал и даже нельзя сказать, чтобы особенно играл. Чаще всего он просто брал Лелика на руки и гулял с ним по дому и по двору или сидел с ним вместе у телевизора. Лелик смотрел мультфильм, а Ян обнимал его и слушал комментарии к увиденному. Такие прогулки и посиделки с отцом Лелик не променял бы и на качели, даже если бы Дида позволила раскачиваться до самых кустов. И всегда, когда они оставались вдвоем, Ян рассказывал Лелику разные истории на совсем другом языке, которого не знали ни мама, ни Тата, ни даже «дада». И Лелик тоже ни с кем на нем не говорил, хотя запомнил этот язык куда лучше, чем тот, который был на каждый день. И сказки на папином языке были захватывающими, хотя и не очень понятными. В них говорилось про волка и про горы, про мальчика, который зачем-то бегал за этим волком, а потом взял и убежал и от волка, и от гор.
Остальных членов семьи Лелик воспринимал равнодушно, скорее как одушевленную, но изменчивую обстановку интерьера, малопригодную к употреблению. Кроме разве что Ирены, которую Лелик не особенно жаловал, но не показывал этого в открытую. Правда, Ирена не слишком часто появлялась в доме и каждый раз по приезде непременно старалась приласкать малыша, дарила дорогие игрушки и внушительных размеров фигурки шоколадных зайцев и прочего зверья. Лелик для виду брал и игрушки, и конфеты, но норовил засунуть их подальше в глухие углы дома, никогда не принося в свою комнату. Когда Тата находила спрятанные таким образом подарки, то не сердилась и даже, напротив, целовала Лелика в щеку или в маковку, называла умницей. Как-то раз Лелик увидел, как Тата отдала добрый мешок этих конфет и игрушек чернявому и некрасиво одетому старику, каждое утро убиравшему двор и общую площадку перед домами их семьи. Из чего Лелик сделал вывод, что правильно поступает, отказываясь от подношений Ирены, и даже строгая Тата с ним согласна, раз не оставила игрушки себе и не отдала никому из домашних. С тех пор Лелик уже не рассовывал куклы и сладости по углам, а сразу нес их своей Тате.
Как обычно по будням, и в это утро понедельника Маша позавтракала в столовой и из соображений удобства, и для того, чтобы подать благой пример малышу. Да заодно и пообщаться с сыном.
– Когда вернешься? – поинтересовалась у нее Тата, когда Маша, покончив с едой, встала из-за стола. Вопрос был скорее риторическим и являл собой верховное право Таты быть в курсе всех дел большого дома, как его правительницы и отчасти домашнего домового, коего никак обижать не рекомендуется.
– Поздно, Таточка. Никак не раньше восьми. Четыре пары сегодня, последние две – лабораторная по ядерной физике. Так что замотать не получится. Да я еще в клуб хотела заехать. Поплавать и на аэробику. Там как раз вечерняя группа, – словно извиняясь за свои планы, ответила Маша. Но и извинения были формальностью, данью уважения Таткиным хлопотам. Тата хоть и не одобряла Машины фитнес-начинания и выбранный ею путь к физическим совершенствам, но выражала это неодобрение в весьма специфической форме. Сама же она, как истинный вамп, в подобных упражнениях совершенно не нуждалась.
– Вот видишь, была бы как все, не пришлось бы тебе мотаться по всяким там клубам. С ребенком бы сидела, а то ведь Лелик и не видит тебя почти, – завела Тата пластинку, которую в последнее время Маша слышала все чаще. Насчет Лелика, конечно, Тата загнула. Никак ее бы не устроило, если бы малыша вдруг забрали из-под ее опеки, имей Маша время самой заниматься сыном. – Да что еще за клуб такой, неизвестно!
– Хороший клуб, Янек сам для меня нашел. «World Class» называется. Туда кого попало не принимают, ты не волнуйся. А насчет остального ты же знаешь! Янек ни за что не разрешит. Не хочет он этого, – сказала Маша в ответ, будто бы с сожалением. Хотя в настоящем и не знала уже, делает вид или начинает сожалеть в действительности.
– А ты попроси. Хорошо попроси. Так небось разрешит. Уж тебе-то! – настаивала на своем Тата.
– Хорошо, попрошу, – покорно согласилась с ней Маша, но, увидев, как насупился лицом домовой, сменила тактику. – Да правда же попрошу. Как только удобный момент будет, так сразу и попрошу. Вот честное пионерское!
– У тебя каждую ночь удобный момент, только ты дурочка. Делом надо заниматься, а не... – Тут Тата сообразила, что благородное негодование занесло ее куда-то не в ту степь, и замахала на Машу рукой. Лелик ее жесты, конечно же, принял за веселую игру и тоже стал размахивать ручонками. И естественно, перевернул стакан с молоком, и разумеется, себе на штанишки. – Ты только посмотри, что ты натворил! Теперь переодевать надо. И брючки, и тапки. И памперс, наверное, тоже. А каша остынет!
– Хочешь, я пока подогрею? – предложила ей Маша, чувствуя в происшедшем и свою частичную вину, хотя время уже поджимало.
– Да когда тебе? Ведь опоздаешь, – отмахнулась Тата. Но потом что-то вспомнила, остановила собравшуюся было уходить Машу. – Совсем ты меня заморочила. Я что сказать-то хотела... Ты подумай, и хорошо подумай. Это к тому, что неспокойно мне. И из-за Ирены, и вообще. И потом Лелик...
– Я поняла. Я ведь не слепая, тоже кое-что замечаю... А вообще спасибо тебе, Тата! – Слова вышли неожиданно искренние и от души, Тата даже опешила немного.
– За что это спасибо? Если за Лелика, то не надо. Это мне в радость. А за себя не благодари, ты мне не чужая, – сказала Тата, как отрезала. Но ей было и приятно.
– Новый год скоро. Две недели только осталось. Хочешь, я тебе помогу и с елкой, и со столом? – вместо прощания спросила Маша доброго своего домового.
– Ты поможешь! Тарелки бить. Мы с Леркой и вдвоем управимся, – проворчал в ответ домовой. – Ладно, иди уже. Мне Лелика надо переодевать. Да смотри не гоняй по дорогам. Гололед вон какой, еще и снегопад обещали.
– Не буду, – пообещала ей Маша и ушла уже совсем.
По дороге в гараж больше никто из домашних ей не встретился. Мороз был не так чтобы очень силен, и сам гараж пусть слабо, да отапливался, но Маша все же пару минут потратила на прогрев двигателя. Новенький джип «лексус», последний подарок Янека, сделался не только любимой ее игрушкой, но и верным другом вроде собаки. Настоящих собак никто в общине не держал, было нельзя. Младшие братья человеческие в присутствии вампов обычно начинали выть в голос, поджимали уши и хвосты и при малейшей возможности пытались смыться прочь, чтобы никогда уже не возвращаться. Вот кошки, те вели себя совершенно иначе, не то чтобы прыгали от восторга, но пушистым, хвостатым зверькам было, похоже, решительно наплевать, какого происхождения их хозяева, лишь бы кормили вкусно, чесали шерстку и позволяли дрыхнуть в самых неподходящих местах. Правда, кот на все три их дома имелся лишь один и официально принадлежал Фоме. Был он палевый персидский бандит, толстый и наглый, ворюга, каких поискать. Но за красоту и умение подольститься к аборигенам, как правило, получал полное отпущение грехов. Лелика Тата держала от него подальше.