таких моментов отец продал единственную ценную вещь в доме – старинный серебряный семейный самовар, доставшийся ему от его матери. В другой – продал орден Ленина, которым очень гордился»{574}.
Наступившая эпоха заставила многих советских литераторов – и тех, кто еще недавно порицал прежние порядки, и тех, кто превозносил их, – горько переживать. Кто-то продавал ордена, кто-то свои книги (как поэт-пародист Александр Иванов в превратившемся в огромный рынок спорткомплексе «Олимпийский»), кто-то сдавал квартиру, переехав на дачу и разводя кур. Но пути назад уже не было…
Глава десятая
От слова «переделывать». Переделкино, поселок любителей свежего воздуха
Какой был бы кошмар, если бы я не родился.
Евгений Евтушенко
Сон Вениамина Каверина – Ярослав Смеляков на даче Александра Фадеева – Журнал «Кругозор» – Пора освобождать дачу! – В гостях у Корнея Ивановича – Борьба за музей – Переделкино или Перелыгино? – Походы к роднику – Владимир Солоухин с бидоном – Неясная поляна и Творческий тупик – Прогулки – Кепка Валентина Катаева – Ротвейлер Бориса Лавренева и колли Назыма Хикмета – Пельмени кто съел? – Конец кота ученого – День рождения Роберта Рождественского – «Травы» к мясу! – Блат и блатная песня – Грибочки с картошечкой – Симплокарпус Леонида Леонова – Советские писатели как садоводы и огородники
Созерцание чудес русской природы (равно как и поедание ее даров наряду с убиванием, то есть охотой на зверушек) издавна вызывало у отечественных литераторов особый прилив творческих сил. Эта незримая причинно-следственная связь укреплялась десятилетиями и даже веками. Не случайно, что столько русских писателей либо родились среди бескрайних российских просторов и густых лесных кущ, либо всегда туда стремились, чтобы в тиши сельского или усадебного уединения создавать произведения, достойные своего гения. Лев Толстой, Иван Тургенев, Антон Чехов, Иван Бунин, Иван Гончаров, Николай Лесков – вот лишь несколько имен писателей, появившихся на свет в провинции и прославивших русскую литературу. Как, например, стремился Лев Николаевич в родную Ясную Поляну – самое заветное для него месте на Земле, где ему и лучше работалось, и хорошо дышалось. Москву великий русский писатель называл «зловонной клоакой», где создать что-либо путное было непросто, то ли дело Ясная Поляна…{575}
Даниил Гранин подтверждает сказанное: «Городская жизнь отделяет от природы. И это огорчительно. Лишиться природы как мира, в котором человек всего-навсего небольшой соучастник, – потеря… Вот бабочка… Что такое бабочка? Два совершенно волшебных крыла, а посередине невыразительный червяк. Крылья бабочки – чудо по своему рисунку, по краскам, по гармонии. То, что между ними, никакой красоты не представляет. Такая гусеничка волосатая… Но сочетание – это тем более чудо. И тайна. Когда живешь в городе – живешь, как червяк. И этих двух крыльев – не ощущаешь»{576}.
Советское государство как могло старалось поддерживать среди своих писателей эту уверенность (нет, я, конечно, не о том, что без Союза писателей литератор ощущал себя как червяк без крыльев. А о другой уверенности, что чем лучше и глубже дышится, тем успешнее пишется). И причислило их к той особой категории граждан, которым разрешено было постоянно жить на дачах. Самые известные писательские дачные поселки – Переделкино и Комарово – возникли задолго до того, как основная читательская аудитория в СССР обрела и реализовала право корячиться на своих шести сотках. Переделкино как писательский городок появилось в 1933 году согласно решению Совнаркома СССР. Уже само название Переделкино оправдывало существование этого поселения.
Во-первых, цензура вынуждала советских писателей постоянно переделывать свои произведения, как не вспомнить примечательную фразу из письма Александра Фадеева Юрию Либединскому от 25 октября 1948 года: «Сижу в Переделкине… перерабатываю молодую гвардию в старую»{577}. Это коренным образом отличало советских литераторов от того же Льва Толстого, который по личной инициативе четырежды переписывал роман «Война и мир», хотя и он жил в условиях цензуры, но царской.
Во-вторых, переделкинские дачи построили с вопиющим несоответствием намеченных ранее грандиозных планов. Число доставшихся писателям домов уменьшилось по сравнению с первоначальным почти в три раза, сократившись в итоге до тридцати. Дачи решили оснастить такими удобствами, которые многим в ту пору не снились и в городе – централизованные водопровод и канализация, паровое отопление, отдельная кухня и вообще наличие большого личного пространства, что в коммуналках было недостижимо. Единственное удобство, которого писатели долго были лишены, это личный телефонный аппарат. «В поселке писательском до того был один-единственный телефон, – вспоминает Александр Нилин, – и звонить ходили в контору городка. Жили спокойно и без телефонов на дачах… (позже установили еще и в Доме творчества)»{578}. Одному из первых телефон установили генеральному секретарю Союза писателей СССР Александру Фадееву (чтобы ему мог позвонить товарищ Сталин), к которому иногда ходили коллеги, чтобы дозвониться в Москву, например Корней Чуковский.
Но даже те дома, что построили, нуждались в значительной переделке, о чем жаловалась председателю Совнаркома Молотову отважная Мариэтта Шагинян:
«Дорогой Вячеслав Михайлович!
Выслушайте о гнусном безобразии, творящемся именем советской власти с лучшими советскими писателями вот уже свыше года… Место, выбранное под дачи, за исключением 5-ти участков, болотистое… У Леонова под дачей стоит вода, он на свой счет ее выкачивает, осушает землю, роет канавы, но вода стоит. У Ляшко под полом вода. У Бахметьева – вода. У меня впервые в моей жизни появился ревматизм головы (!), вчера был врач и сказал, что дальнейшая жизнь на даче грозит всем нам гибелью… Почти все вынуждены были покупать на рынке печные дверцы… Лестница в моей даче оказалась такой, что перила сами собой отошли и упали вниз. Окна нигде не сходятся, закрывать их нечем… С нас дерут за все. Крючок поставить – давай… Печь побелить – давай… Правительство дало нам в подарок дачу, которая без дорог будет стоить [нам] около 40 тыс., за который мы должны ежемесячно платить 500 руб. <…> Это не подарок советского правительства. Это – петля, сотканная руками мелких жуликов… Мне кажется, строительство надо отдать в руки Наркомвнудела, так, чтобы его построили скоро и споро и чтобы писатель носу никуда не казал, пока не сможет переехать в готовое жилье…
1935 г. 16 сентября. Ст. Переделкино. “Дачный поселок писателей”. Дача № 40 (почта не ходит!)»{579}.
Ранее мы уже хорошо узнали Мариэтту Сергеевну с ее «ревматизмом головы». Прямолинейности ей было не занимать. Про НКВД она уместно вспомнила: надо было не только строительство отдать в руки этого наркомата (в 1936 году его дополнительно оснастят «ежовыми рукавицами»), но и самих строителей. А как же иначе: ведь это самое настоящее вредительство – заставлять писателей