— Какое из этих двух слов тебе непонятно? Слияние с Потоком открывает огромные возможности… К сожалению, в разумных пределах, — определённо сделав над собой усилие, оговорился Йен под конец.
— Мне нравится это «к сожалению» рядом с «разумными пределами»…
— Ммм, сарказм? Я это люблю.
— Что ты, какой сарказм… Летающие орехи впечатлили меня на всю оставшуюся жизнь.
Знай я заранее, чем обернётся этот неосторожный выпад, то и язык бы прикусила, и рот бы обеими ладонями сразу для надёжности зажала. Но из меня и травница-то не ахти какая получилась, какие уж тут способности к прорицанию…
Йен только бросил короткий взгляд на горящие свечи, и фитили белёсо задымили, разом погаснув. В комнате с плотно закрытыми окнами вдруг поднялся ветер. Он сквозняком закружился по комнате, всё быстрее набирая силу, сорвал с карниза тяжёлые шторы, захлопал настенными коврами, раздул надкроватный балдахин и расшвырял многочисленные подушки. Моё собственное платье неожиданно распласталось по ветру корабельным парусом и поволокло меня вдоль стены. С воплем изумления и негодования я рванулась к столбику кровати, обхватила его обеими руками и прижалась всем телом. Будь на мне штаны, я бы ещё и ноги подключила к этому делу, но с платьем такой трюк не прошёл.
Ветер всё нарастал. Тяжёлый литой подсвечник с грохотом упал на стол, покатился и сорвался вниз. Свободный стул вздрогнул, зашатался, завалился на бок и, подхваченный беснующимся воздушным потоком, врезался в дверь. Над головой заскрежетало — это вырывало вместе с подвесными крючьями балдахин.
— Перестань! — Я не услышала собственного крика, потому что поднятый неведомой силой подсвечник пролетел у самой щеки колдуна, вильнул в сторону и с оглушительным звоном влетел в высокое напольное зеркало.
Йен даже не шевельнулся. Казалось, он вообще не замечает происходящего, от которого его укрывает невидимый кокон. Он так и сидел в той же позе, с рукой, застывшей в плошке с орехами. Его тело мелко подрагивало, от широко раскрытых чёрных глаз до самого подбородка толстыми червями извивались и пульсировали вены. И хотя в комнате было темно, я отчётливо видела каждую деталь.
Балдахин с треском оборвался, но вместо того, чтобы рухнуть на пол или волей разбушевавшейся на маленьком пятачке комнаты магической бури понестись по комнате в дикой пляске, тяжёлая ткань взмыла к потолку, распласталась по нему, и пошла мелкой рябью. Толстые шнуры с кистями и позолоченными набалдашниками неистово бились о стены, оставляя на них царапины и сбивая лепнину с карнизов.
— Йен, хватит! — Снова завопила я, давясь собственными волосами. Они корчились как живые, пытались затянуться вокруг моей шеи, лезли в глаза и рот.
Он пребывал в каком-то трансе. Неподвижный, напряжённый, как струна, колдун выглядел так, будто его одновременно тянули вверх за голову и давили на плечи. Мышцы на шее вздулись, по ней как чиркнули углем — проявилась тонкая чёрная ниточка. Потом друга, третья. Они изламывались, ныряя за расшнурованный ворот рубахи. Загорелое лицо стало землистым, осунулось, под глазами выступили круги.
Пол завибрировал. Гобелены разорвало в клочья прямо на стенах. Разноцветные лоскуты мгновенно разлетелись по всей комнате, закружились, распадаясь на отдельные волокна. Ковёр под ногами просел и обратился в пыль. Стул, чудом не развалившийся после удара об дверь, снова взвился в воздух, свистнул рядом со столбиком, который пока ещё позволял мне удерживаться на месте, хотя тяжёлая кровать уже начала подозрительно поскрипывать и качаться. Грохот разлетевшегося в щепки дерева утонул в общей какофонии звуков. Я почувствовала, как мои ноги медленно поехали по гладкому каменному полу — многопудовая кровать тронулась с места.
— ААААА! — Я сдалась на милость панике.
— Довольно! — Голос ударом грома раскатился по комнате. Отразившись от голых стен и пола, звук плеснул в потолок и заглох, оставив меня скорчившейся в обнимку с кроватным столбиком. Оглушённая мгновенно упавшей ватной тишиной, я смотрела, как Йен, тяжело опираясь обеими руками на подлокотники стула, пытается встать. Его движения были неестественно медленными, взгляд — застывшим.
А потом брызнули стёклами мозаичные витражи окон.
* * *
— Надеюсь, после такого летающие орехи в твоём воображении померкнут, — небрежно произнёс Йен, и я решилась приоткрыть до боли зажмуренные глаза.
Комната выглядела так, будто по ней прошёлся ураган. Хотя, о чём это я. Именно он по ней и прошёлся. Страшный разгром освещали четыре колеблющихся световых сгустка по углам. На всём вокруг лежал толстый слой жирной пыли. Пол с широкими царапинами от кроватных ножек был усыпан щепками, нитками и распотрошенными подушками. Содержимое последних до сих пор медленно кружилось в воздухе. Покрывало, одеяло и простынь каким-то чудом остались на кровати, но оказались завязаны узлом. Балдахин намертво прилип к потолку, безжизненно свесив змей-шнуры. Приглядевшись, я различила проблеск — ткань оказалась буквально вбита в камень разогнутыми крючьями. Погнутый подсвечник валялся у двери под несколькими вмятинами солидной глубины. А на полпути от разбитых окон висел неподвижный разноцветно посверкивающий туман.
— Что это было? — я медленно поднялась с колен, на которые когда-то успела упасть. Пальцы никак не желали разгибаться, и мне пришлось повозиться, чтобы освободить резной столбик от своих притязаний. Хорошо, что он был неживой и не жаловался. Впрочем, сейчас я бы не удивилась даже этому!
— Бойся своих желаний, они могут исполниться. — Йен, снова приобретший почти нормальный вид, если не считать глаз без белков и совсем немного проступивших вен, напряжённо оглядел учинённый бедлам.
— Ты совсем рехнулся?! Решил разнести замок по камешку и нас в развалинах похоронить?! — Напустилась я на него с мыслью, что терять мне уже всё равно нечего. Откуда в моей непутёвой голове взялась эта абсурдная мысль, знает один Свет. Ну, может быть, ещё его Хранители. Наверное, всё дело в том, что каждая новая выходка Йена неизменно воспринималась мной как повод попрощаться с нервами, здоровьем, а то и сразу жизнью.
— Что за дурная привычка голосить по любому поводу? — зло ощерился он в ответ. — Защитный контур всё отлично держал. Дальше этой комнаты разрушения бы не разошлись в любом случае.
— А, ну так это же в корне меняет дело, — безнадёжно простонала я, ожесточённо втирая подушечки пальцев в виски.
— Уже поздно. Ложись спать.
Я оторопело вскинула голову, дабы собственными глазами убедиться — этот подлец снова надо мной смеётся. Но вместо кривой ухмылки натолкнулась на застывшее, помертвевшее лицо. Обычно такие подвижные, эти черты как будто окаменели. Йен медленно, как мне показалось, с величайшим трудом поднялся со стула, выпрямился и деревянной походкой направился к двери.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});