Читать интересную книгу Директива Джэнсона - Роберт Ладлэм

Коллинз рассмеялся, на мгновение теряя свою серьезность.

— Джэнсон, вы сами лучшее оружие, — сказал он. — Вы что, предлагаете мне ампутировать вам все конечности и положить их на витрину? — Он покачал головой. — Вы забыли, насколько хорошо я вас знаю. Кроме того, я вижу перед собой человека, убравшего руку в карман, а эта выпуклость в футе под плечом, скорее всего, объясняется пистолетом, направленным на меня. Полагаю, вы обезоружили Эмброуза. Молодой парень, достаточно неплохо подготовленный, но, как говорится, не самый острый нож на кухне.

Джэнсон ничего не ответил, но оставил палец на спусковом крючке. Пуля из М-9 легко пробьет ткань пиджака; Коллинз был на волосок от смерти и прекрасно знал это.

— Пойдемте, — предложил Коллинз. — Прогуляемся пешком. Два мирных беззащитных человека. На нашем примере можно увидеть угрозу взаимного уничтожения — и глубокое удовлетворение, основанное на равновесии страха.

Джэнсон продолжал молчать. Коллинз не был оперативным работником; при этом он оставался смертельно опасным, но исходящая от него угроза была другого рода. Мужчины поднялись по ступеням из серебристого старого кедра на крыльцо и оказались в доме Коллинза. Это был классический коттедж на берегу моря, вероятно, построенный в начале XX века: потемневшая от непогоды черепица, маленькие спальни на втором этаже. Ничего привлекающего внимание, по крайней мере на первый взгляд.

— Ваш летний домик охраняется федеральным правительством, — заметил Джэнсон. — Неплохо устроено.

— Он удовлетворяет требованиям безопасности по классу А. После того случая с Джоном Дейчем[54] никто не хочет попасться на том, что носит домой секретные документы и хранит на домашнем компьютере сведения, составляющие государственную тайну. Я решил эту проблему, превратив свой коттедж в рабочий кабинет. Расположенный обособленно.

— Вот чем объясняются национальные гвардейцы.

— Да, здесь постоянно разгуливает парочка ребят. Сегодня это Эмброуз и Бэмфорд. В основном они смотрят за тем, чтобы никто не ловил рыбу там, где не положено.

— Вы здесь один?

Коллинз слабо улыбнулся.

— Подозрительный человек решил бы, что вы мне угрожаете. — Он направился на кухню, сверкающую хромированной сталью высококлассной бытовой техники. — Но я действительно здесь один. Со временем я пришел к выводу, что так лучше думается.

— Мой опыт показывает, что чем больше такие люди, как вы, думаете, тем больше от вас бед, — тихим, убийственным голосом произнес Джэнсон.

«Беретта» по-прежнему оставалась в его правой руке, опущенная рукояткой на стол. Когда Коллинз зашел за вытяжку духовки, Джэнсон чуть сместился вбок. Директор Отдела консульских операций нигде не мог укрыться от 9-миллиметрового пистолета.

Коллинз поставил перед Джэнсоном чашку кофе. Его движения также были рассчитанными — ни в коем случае его собеседник не должен был увидеть в них угрозу. Чашка обжигающего напитка могла стать оружием, поэтому он осторожно опустил ее на стол и пододвинул медленным движением. Коллинз не хотел, чтобы у Джэнсона возникло подозрение, что содержимое может быть выплеснуто ему в лицо; тогда он мог бы принять предупредительные меры. Он ухаживал за своим гостем с почтительностью, при этом ограждая себя от возможного насилия. Коллинз несколько десятилетий взбирался на самую вершину элитной контрразведывательной службы, не получив ни одной раны, ни одной царапины, не сломав даже ногтя; судя по всему, он собирался сохранить эту традицию.

— Когда Джанис занималась всем этим, — Коллинз махнул рукой, показывая на мебель и бытовую технику, — она называла кухню своим «уголком». Уголком, где завтракают, обедают и все такое. — Они заняли места за стойкой из полированного гранита, устроившись на высоких круглых стульях из кожи и хромированной стали. — Суперавтоматическая кофеварка «Фаэма», купленная Джанис. Семьдесят пять фунтов высококачественной легированной стали и электронный мозг, превосходящий то, что имелось на лунном модуле, — и все для того, чтобы приготовить пару чашек кофе. Изобретение, достойное Пентагона, не так ли? — Его серо-стальные глаза, скрытые очками, зажглись любопытством и весельем. — Наверное, вы гадаете, почему я до сих пор не попросил вас убрать пистолет. Именно так говорят в подобных ситуациях. «Уберите пистолет, и давайте поговорим» — что-нибудь в таком роде.

— Вы всегда старались быть самым умным учеником в классе, не так ли? — пригубил кофе Джэнсон.

Его глаза оставались жесткими. Коллинз позаботился о том, чтобы наливать кофе у него на виду, ненавязчиво показывая, что не подсыпал в него никакой отравы. Точно так же, поставив на стол две чашки, он предложил Джэнсону выбрать, из какой пить. Джэнсон не мог не восхищаться дотошностью, с которой Коллинз предупреждал любую параноидальную мысль своего бывшего сотрудника.

Правительственный чиновник пропустил мимо ушей его издевку.

— Сказать по правде, я бы предпочел, чтобы вы по-прежнему держали меня под прицелом — просто потому, что это хоть как-то успокоит ваши дрожащие от напряжения нервы. Не сомневаюсь, в этом вы найдете больше спокойствия, чем в любых моих словах. Соответственно, не будете действовать чересчур поспешно. — Он пожал плечами. — Вот видите, я посвящаю вас в свои мысли. Чем большего взаимопонимания мы достигнем, тем спокойнее вы будете себя чувствовать.

— Любопытная расчетливость, — проворчал Джэнсон. Судя по всему, помощник государственного секретаря решил, что лучший способ избежать тяжелых увечий — это четко и недвусмысленно показать, что его жизнь находится в руках бывшего оперативного агента. «Если ты можешь меня убить, ты не причинишь мне вреда», — примерно такими были рассуждения Коллинза.

— Просто чтобы отметить субботу, я сделаю себе кофе по-ирландски, — сказал Коллинз, откупоривая бутылку бурбона и наливая немного в свою чашку. — Не желаете присоединиться?

Джэнсон оскалился, и Коллинз добродушно заметил:

— Я так и думал. Вы ведь на службе, так?

Он также добавил себе в кофе ложку сливок.

— Вам как? Тоже пас?

Снисходительная улыбка.

— Сорокопут, которого мы сегодня видели, — это ястреб, вообразивший себя певчей птичкой. Полагаю, мы оба хорошо помним предыдущий разговор на эту же тему. Одну из прощальных бесед перед вашим увольнением. Я тогда сказал вам, что вы ястреб. Вы не хотели меня слушать. Наверное, вам хотелось быть певчей птичкой. Но вы ею не стали и никогда не станете. Вы ястреб, Джэнсон, потому что это у вас в крови. В этом вы сродни большеголовому сорокопуту. — Еще один глоток кофе по-ирландски. — Однажды я приехал сюда и застал Джанис за мольбертом, на том месте, где она всегда пыталась рисовать. Она плакала. Навзрыд. Я подумал, что она... в общем, не знаю, что я подумал. Как потом выяснилось, у нее на глазах эта певчая птица, каковой она ее считала, насадила маленькую птичку на шип боярышника и оставила ее. Через какое-то время сорокопут вернулся и стал разрывать свою жертву мощным изогнутым клювом. Птица-мясник занялась своим делом; ее клюв обагрился блестящими, окровавленными внутренностями. Джанис нашла это ужасным, просто ужасным. Предательством. Почему-то она никак не могла понять, что это кровавое пиршество в природе вещей. Джанис смотрела на мир иначе. Она ведь закончила художественный колледж «Сара Лоуренс». А что я мог ей сказать? Что ястреб, поющий песни, все равно остается ястребом?

— А может быть, в птице есть и то и другое, Дерек. Это не певчая птица, притворяющаяся ястребом, а ястреб, являющийся также и певчей птицей. Певчая птица, при необходимости превращающаяся в ястреба. Почему мы должны выбирать что-то одно?

— Потому что должны. — Коллинз с силой опустил чашку на гранитную поверхность стола, и стук толстой керамики о камень подчеркнул перемену его тона. — И вытоже должны сделать выбор. На чьей вы стороне?

— А вына чьей стороне?

— Я никогда никуда не перебегал, — надменно заметил Коллинз.

— Вы пытались меня убить.

Коллинз склонил голову набок.

— Ну, и да и нет, — ответил он, и его невозмутимость поразила Джэнсона больше любого пылкого, выразительного отпирательства.

Коллинз не защищался, не обижался; он словно обсуждал природные факторы, влияющие на эрозию береговой линии.

— Рад вашей выдержке, — с ледяным спокойствием произнес Джэнсон. — Пять ваших подручных, окончивших свои дни на берегах Тиссы, отнеслись к этому не так философски.

— Не моих,— поправил его Коллинз. — Послушайте, мне неудобно...

— Мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя обязанным что-либо мне объяснять, — с холодным бешенством остановил его Джэнсон. — Относительно Петера Новака. Относительно меня. Относительно того, почему вы хотели меня убить.

— Понимаете, это была ошибка — я имею в виду приказ отряду «Лямбда». Мы ужасно сожалеем о директиве, предписывающей ваше устранение. Поверьте, я говорю искренне. Ошибки, ошибки, ошибки. Но то, с чем вы столкнулись в Венгрии, — что ж, мы тут ни при чем. Один раз мы перед вами провинились, но это осталось в прошлом. Больше я вам ничего не могу сказать.