Читать интересную книгу Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

При этой командѣ полдюжины чертенятъ исчезли въ подземномъ буфетѣ, и черезъ минуту воротились съ кубкомъ огненной влаги, которую немедленно представили Веельзевулу.

— А, это недурно! — сказалъ Веельзевулъ, залпомъ проглотивъ огненный кубокъ. — Подать такой же Габріэлю.

Напрасно несчастный могильщикъ клятвенно увѣрялъ, что онъ не привыкъ согрѣвать себя на ночь горячительными напитками: одинъ чертенокъ скрутилъ его руки, другой насильно разжалъ ему ротъ, a третій, по данному знаку, затопилъ его горло огненной влагой, при чемъ Веельзевулъ и всѣ чертенята покатились со смѣху, между тѣмъ, какъ Габріэль задыхался, чихалъ и плакалъ.

— Ну, что, хороша водка? — спросилъ Веельзевулъ.

— Хороша, сэръ, покорно васъ благодарю, — отвѣчалъ трепещущій могильщикъ.

— Не стоитъ благодарности. Покажите теперь этому несчастному нелюдиму какую-нибудь картину изъ нашей галлереи.

При этихъ словахъ густое облако, покрывавшее отдаленный конецъ пещеры, начало постепенно исчезать, и скоро передъ глазами могильщика, на значительномъ разстояніи отъ него, открылась небольшая, бѣдно меблированная комната, гдѣ все было чисто и опрятно. Толпа маленькихъ дѣтей кружилась около камина; они дергали за платье свою мать и гомозились вокругъ ея стула. Мать по временамъ подымалась со своего мѣста и, подходя къ окну, старалась разглядѣть вдали какой-то ожидаемый предметъ. Вкусный обѣдъ уже стоялъ на столѣ, покрытомъ чистою скатертью, и спокойныя кресла были поставлены передъ экраномъ камина. Раздался стукъ въ дверь; мать побѣжала отворять, и дѣти запрыгали отъ радости, когда увидѣли, что отецъ ихъ вошелъ. Онъ былъ мокръ и казался утомленнымъ. Скинувъ шинель и сюртукъ, онъ умылся, надѣлъ халатъ и сѣлъ за столъ среди малютокъ, окружавшихъ его по обѣимъ сторонамъ. Все, казалось, въ этой хижинѣ дышало счастіемъ и спокойствіемъ духа.

Но сцена незамѣтно измѣнилась. Въ миньятюрной спальнѣ, на маленькой постели, лежалъ прекрасный мальчикъ, младшій изъ членовъ этого семейства, исхудалый и больной. Розы увяли на его щекахъ, и не было больше живительнаго свѣта въ его отуманенныхъ глазкахъ. Первый разъ отъ роду закралось чувство умиленія и жалости въ сердце закоренѣлаго могильщика, но прежде, чѣмъ успѣлъ онъ выразить его словами, мальчикъ умеръ. Младшіе братья и сестры столпились вокругъ его маленькой постели и схватили его крошечную руку, холодную и безкровную, но вмѣсто того, чтобъ пожать ее, дѣти отпрянули отъ постели и начали смотрѣть съ благоговѣніемъ на младенческое лицо своего братца; онъ былъ спокоенъ и тихъ, и они увидѣли, что братъ ихъ умеръ. Теперь стало имъ извѣстно, что онъ — ангелъ небесный, водворившійся въ райскихъ селеніяхъ, откуда онъ благословляеть своихъ милыхъ родственниковъ, скитающихся по землѣ.

Легкое облако снова пробѣжало черезъ картину, и опять вся сцена измѣнилась. Мать и отецъ были теперь безпомощными стариками, и число дѣтей ихъ уменьшилось больше, чѣмъ на половину; но довольство и спокойствіе отражалось на каждомъ лицѣ и сіяло въ глазахъ каждаго, когда все семейство сгруппировывалось около камина и разсказывало стародавнія исторіи изъ прежнихъ счастливыхъ дней. Въ мирѣ и тишинѣ отецъ сошелъ въ могилу, и скоро послѣдовала за нимъ вѣрная его спутница, раздѣлявшая съ нимъ труды, огорченія и заботы земной жизни. Оставшіеся члены семейства пали на колѣна передъ могилой своихъ родителей, и зеленый дернъ омочился ихъ горькими слезами; но не было замѣтно ни тревожныхъ жалобъ, ни отчаянія на ихъ грустныхъ лицахъ, такъ какъ они знали, что, рано или поздно, наступитъ для нихъ общее свиданіе по ту сторону гроба. Они встали, пошли домой, отерли свои слезы, и скоро житейскія дѣла возстановили опять спокойствіе ихъ духа. Густое облако заслонило всю картину, и могильщикъ не видѣлъ больше ничего.

— Ну, что ты объ этомъ думаешь? — сказалъ духъ, устремивъ свои широко-раскрытыя глаза на Габріэля Грубба.

— Ничего, сэръ, картина, на мой взглядъ, очень хороша, — пробормоталъ могильщикъ, — покорно васъ благодарю.

— А! Такъ тебѣ нравится эта картина, негодный нелюдимъ? — завопилъ Веельзевулъ тономъ величайшаго презрѣнія, — нравится?

Онъ хотѣлъ еще что-то прибавить, но негодованіе совсѣмъ задушило его голосъ, и прежде, чѣмъ могильщикъ успѣлъ извиниться, Веельзевулъ протянулъ свою длинную ногу и далъ ему пинка въ самую маковку его головы. Вслѣдъ затѣмъ миріады чертенятъ обступили могильщика, и каждый принялся колотить его безъ всякаго милосердія и пощады. Избитый и усталый, онъ повалился навзничь и скоро лишился чувствъ.

Поутру на другой день, неизвѣстно какими судьбами, Габріэль Груббъ очутился опять на своемъ кладбищѣ, гдѣ лежалъ во всю длину на одномъ изъ могильныхъ памятниковъ. Открывъ глаза, онъ увидѣлъ подлѣ себя опорожненную бутылку, заступъ, фонарь и балахонъ: все это покрылось инеемъ и лежало въ безпорядкѣ поодаль отъ него. Камень, гдѣ сидѣлъ Веельзевулъ, лежалъ на своемъ обычномъ мѣстѣ, и не было на немъ никакихъ слѣдовъ присутствія сатанинской силы. Работа надъ могилой почти нисколько не подвинулась впередъ.

Сначала Габріэль Груббъ усомнился въ дѣйствительности своихъ ночныхъ приключеній; но жестокая боль въ плечахъ и боку убѣдила его неоспоримымъ образомъ, что побои чертенятъ отнюдь не могли быть выдуманы его разстроеннымъ мозгомъ. Еще разъ сомнѣніе возникло въ его душѣ, когда онъ не увидѣлъ никакихъ слѣдовъ на снѣгу, гдѣ чертенята играли въ чехарду; но это обстоятельство само собою объяснилось тѣмъ, что чертенята, какъ существа невидимыя, могутъ и не оставить послѣ себя вещественныхъ знаковъ. На этомъ основаніи Габріэль Груббъ поднялся кое-какъ на ноги, вычистилъ свой балахонъ, надѣлъ шляпу и медленно потащился въ городъ.

Но теперь онъ уже былъ совсѣмъ другой человѣкъ; радикальная перемѣна быстро совершилась въ его сердцѣ умѣ. Онъ не хотѣлъ возвращаться къ своему прежнему мѣсту, гдѣ, вѣроятно, всякій сталъ бы издѣваться надъ нимъ. Подумавъ нѣсколько минутъ, онъ пошелъ, куда глаза глядятъ, твердо рѣшившись добывать свой хлѣбъ какимъ-нибудь другимъ честнымъ трудомъ.

Фонарь, заступъ и плетеная бутылка остались на кладбищѣ, гдѣ нашли ихъ въ тотъ же самый день; но куда дѣвался могильщикъ, никто не могъ знать. Скоро пронеслась молва, что Габріэля занесли чертенята на тотъ свѣтъ, и всѣ этому вѣрили, отъ первой старухи до послѣдняго ребенка.

Но молва приняла совсѣмъ другой оборотъ, когда Габріэль Груббъ, лѣтъ черезъ десять послѣ этого событія, воротился опять на свою родину оборваннымъ и больнымъ старикомъ. Повѣсть о своихъ похожденіяхъ онъ разсказалъ прежде всего городскому мэру, и отъ него уже весь свѣтъ узналъ, какъ могильщикъ пировалъ y Веельзевула въ его подземной пещерѣ.

Глава XXX. О томъ, какъ Пикквикисты познакомились и подружились съ двумя юношами ученыхъ профессій, какъ они увеселялись вмѣстѣ съ ними на конькахъ, и о томъ, какъ, наконецъ, разстались они со своими гостепріимными друзьями

— Ну, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквиль, когда поутру на другой день послѣ описанныхъ нами событій въ спальню его вошелъ м-ръ Самуэль Уэллеръ съ мыльницей и полотенцемъ въ рукахъ, — какова погодка?

— Морозитъ, сэръ.

— Очень?

— Вода въ рукомойникѣ, съ вашего позволенія, превратилась въ глыбу льда.

— Это нехорошо, Самуэль; погода, выходитъ, прескверная, — замѣтилъ м-ръ Пикквикъ.

— Напротивъ, сэръ, это очень хорошо, и погода выходитъ чудодѣйственная для всякой твари, y которой есть шерстка на тѣлѣ, какъ говорилъ одинъ бѣлый медвѣдь, собираясь танцовать на льду, — возразилъ м-ръ Уэллеръ.

— Я приду черезъ четверть часа, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, развязывая снурки своей ермолки съ кисточками.

— Очень хорошо, сэръ, сюда пріѣхали сегодня два косторѣза.

— Два — чего? — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, усаживаясь на своей постели.

— Два косторѣза, сэръ.

— Что это за косторѣзы? — спросилъ м-ръ Пикквикъ, не понимая, о какихъ предметахъ, одушевленныхъ или неодушевленныхъ, — говоритъ его слуга.

— Какъ? Неужели, сэръ, вы не знаете, что такое косторѣзы? — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ. — Всему свѣту извѣстно, что косторѣзами называютъ лекарей, которыхъ ремесло въ томъ состоитъ, чтобы рѣзать кости разумныхъ животныхъ. Есть дураки, которые называютъ ихъ костоломами; но это не совсѣмъ хорошо.

— A! такъ это хирурги? — сказалъ м-ръ Пикквикь, улыбаясь.

— Не совсѣмъ такъ, эти, что внизу, еще не вполнѣ хирурги: они покамѣстъ еще куроцапы.

— Это что еще?

— Какъ? Вы и этого не смыслите? Куроцапами, сэръ, называются молодые хирурги, которые еще не навострились рѣзать разумныя кости.

— А, они студенты хирургіи, такъ, что ли? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Такъ, вы не ошиблись: сюда дѣйствительно пріѣхали сегодня два молодыхъ студента медицины, — подтвердилъ м-ръ Уэллеръ.