Напоминает мне, что со стороны Грейс это благотворительность, несмотря на то, что я принц вампиров.
– Не говори так, – отвечает она, до нее наконец доходит мой намек, и она опускает руки.
Мне больше нечего ей сказать, так что я с ней не спорю. А просто молчу и смотрю на красную ленту Дымки.
Так лучше. Я так облажался, что ничего не могу предложить Грейс. Погибли люди, потому что я не смог собраться, потому что я был слишком зациклен на том, чтобы быть счастливым. Впервые в жизни. Я расслабился, утратил бдительность, начал верить в гребаные сказки, и вот теперь… теперь те, кто доверял мне, погибли.
Дымка погибла. Боже. Дымки больше нет.
Она хотела от жизни одного – быть рядом со мной. Любить меня.
И я должен был защищать ее. Оберегать ее.
Но я подвел ее.
Я подвел всех.
Грейс обнимает меня снова – она продолжает говорить со мной, целовать меня и извиняться, хотя ей абсолютно не за что просить прощения. Ведь это сделала не она. Это сделал я.
Я начинаю погружаться в глубину своего естества, как делал, когда находился в гробнице. Пытаюсь очистить свой разум от всех мыслей, пытаюсь заставить себя уплыть прочь. Если мне удастся просто исчезнуть, то я больше не буду чувствовать себя так, как сейчас. Чувство вины, боль и ярость просто рассеются, превратятся в ничто, как и я сам.
Мне это почти удается, я уже чувствую ту необычную слабость, которая всегда охватывала мое тело перед тем, как все случалось. А также пустоту и прекращение боли, которые делают дезинтеграцию такой приятной – это может длиться месяц, год или дольше.
Я закрываю глаза и пытаюсь довести дело до конца. Но прежде чем мне это удается, Грейс берет в ладони мое лицо, и ее голос доходит до самых глубин моей души.
– Я знаю, что ты делаешь, Хадсон, – говорит она, – и так нельзя. Сейчас все не так, как тогда. Это не выход.
Я качаю головой и пытаюсь отгородиться от ее слов, но у меня ничего не выходит – потому что она очень настойчиво старается завладеть моим вниманием. И это ей удается – потому что это Грейс, моя Грейс, и у меня никогда не получается игнорировать ее.
Ее руки обнимают меня еще крепче, удерживая меня здесь, хотя в эту минуту мне ужасно хочется просто уплыть прочь.
– Мне очень жаль, Хадсон, жаль, что ты страдаешь. Но такая боль следует за человеком, она не отпускает его. Поверь мне – я знаю, о чем говорю.
Она прижимает свой лоб к моему, ее ладони лежат на моих щеках, меня обдает ее теплое дыхание.
– Если ты сейчас уйдешь, боль не отпустит тебя и на той стороне, она будет поджидать тебя. Единственный способ избавиться от нее – это пережить ее, как бы тяжело это ни было.
– Но это не значит, что тебе придется терпеть ее одному. Потому что я рядом с тобой. – Она касается губами моих губ. – Я с тобой, Хадсон, и я никуда не уйду. Ты должен просто положиться на меня, и я помогу тебе ее пережить.
Послушать ее, так получается, что это легко, но мои двести лет жизни научили меня, что это не так. Всю жизнь я только и делал, что мучился из-за того, что не мог изменить. И у меня ушло много лет на то, чтобы научиться выносить пустоту и боль в одиночку.
Но я сделал это.
Я научился терпеть боль и научился исчезать, когда больше не мог ее терпеть.
Так я и пережил все годы мук в гробнице. И вот теперь Грейс хочет, чтобы я повел себя так, будто всех этих уроков не было? Она хочет, чтобы я положился на нее, поверил, что она сделает так, чтобы я смог – чтобы мы оба смогли – это пережить?
Год назад это было бы невозможно. Два года назад я счел бы это шуткой – и притом несмешной. Но сейчас я уже не тот Хадсон, который предпочел исчезнуть, лишь бы не осознавать, что его собственный брат хотел его убить.
То предательство было таким мучительным, что я заставил себя растаять, исчезнуть в тот же момент.
Однако та боль не шла ни в какое сравнение с той мукой, которая терзает меня сейчас.
Но на этот раз… на этот раз кто-то хочет, чтобы я остался.
Грейс нуждается во мне и любит меня так же сильно, как я сам нуждаюсь в ней и люблю ее.
Я делаю глубокий судорожный вдох.
Я сопряжен с Грейс, она выбрала меня. И она достойна большего, чем парень, который не может взять себя в руки, который готов сбежать, когда ему становится больно. И она совершенно точно достойна такого парня, который будет доверять ей так же, как она доверяет ему.
Поэтому, хотя жизнь долго учила меня, что нельзя пережить боль – что можно только справиться с ней, – я решаю проигнорировать этот урок и выбрать Грейс. Как я всегда выбирал ее. Как я всегда буду выбирать именно ее.
Я подавляю в себе желание спастись бегством. А затем протягиваю ей руку и говорю те единственные слова, которые могут гарантировать, что Грейс останется моей навсегда.
– Мы не можем позволить Суилу пересечь барьер. Мы должны найти способ остановить его.
Глава 124
Вот и приплыли
– Хадсон –
Грейс обвивает руками мою шею и крепко прижимает меня к себе на несколько секунд. Я тоже обнимаю ее и шепчу:
– Прости, – потому что знаю, что я напугал ее.
Но она только качает головой, будто давая понять, что это пустяки. Затем отстраняется и спрашивает:
– Но как мы это сделаем? Мы не можем позволить ему просто вернуться в наш мир и все разрушить. Да, мы с тобой находимся не там, но там остаются дядя Финн, Мэйси, Джексон и все, кто нам дорог. Мы не можем позволить ему уничтожить наш мир просто потому, что он хочет спасти свою дочь.
– Это мы знаем, – говорит Кауамхи, и видно, что она изо всех сил старается держать себя в руках. – Но мы не знаем, как это сделать.
– Дайте мне подумать, – бормочу я, и мой мозг снова начинает работать.
Я еще ничего не придумал, как, наверное, и остальные, но мой разум наконец включается, и в нем брезжит идея. Сначала я поворачиваюсь к Луми:
– У нас есть время – по меньшей мере двадцать четыре часа, – чтобы справиться с этим мудаком. Но, думаю, сейчас мы должны… сделать то, что необходимо.
У меня в горле стоит ком. Обычно я выражаюсь куда прямее, но я просто не могу сказать вслух, что нам надо похоронить тех, кого мы любим.
К счастью, остальные сразу же понимают, что я имею в виду.
– Здесь неподалеку есть парк, – тихо говорит Кауамхи. – Он не такой уж шикарный, но думаю, им бы там понравилось. К тому же там не так людно, как в том парке, что находится в центре города.
Несколько горожан уже вышли из своих домов, и они помогают нам перенести Оребона в парк. Тело женщины тоже унесли, должно быть, чтобы отдать его семье. Улицы все еще пустынны, и мы добираемся до парка без помех.
На краю парка стоит небольшой сарай для инструментов. Луми направляется туда, взламывает замок, и мы берем оттуда четыре лопаты.
У меня уходит всего несколько минут, чтобы выкопать маленькую могилку, в которую я опускаю ленту Дымки. Я выкапываю ее рядом с красивой цветочной клумбой, пока остальные копают могилу для Оребона.
Через пятнадцать минут после того, как мы оказались в парке, погребение завершено. Но, по-моему, этого недостаточно – ни для Дымки, ни для Оребона. Я ломаю голову, пытаясь выбрать стихотворение, которое можно было бы прочесть над их могилами, – что-нибудь из Томаса, Эмили Дикинсон, Лоуэлла или Харди, – но, прежде чем я успеваю сделать выбор, Кауамхи начинает петь.
Ее голос – низкий и проникновенный, она поет мелодию без слов, которая западает мне в душу, сжимает мое сердце. И каким-то образом она одновременно и усугубляет, и облегчает мою боль.
Грейс берет мою руку и целует ее. И ее поцелуй, как и песня, тоже трогает меня до глубины души.
Когда Кауамхи заканчивает свою песню,