Она подбирает с земли мой пистолет, а я смотрю через лобовое стекло на золотого: невероятно, невозможно, но он поднимается на колени. Плоть на его правом боку плавится на костях, анацен бушует в крови, но он все-таки пытается встать.
– Пакс!!! – ревет он.
Ангар вибрирует: это корабли ломятся через крышу.
– Гони! – кричу я Вольге. – Гони!
Она прыгает на водительское сиденье и жмет на педаль. Мчась прочь, в темноту, по намеченному пути отхода, мы слышим, как дверь наконец поддается и рушится в ангар. Вольга ведет кар через недостроенную больницу на головоломной скорости, куда быстрее, чем это делал Дано во время наших тренировочных заездов. Мы петляем между опорными балками и оборудованием, а я смотрю назад, в ужасе ожидая появления рыцарей, преследующих нас по воздуху.
Я держусь за грудь и хриплю.
Как яйцо. Голова Дано смялась, как яйцо.
Через километр, после резких поворотов и вертикальных лифтовых шахт, ведущих к смежным зданиям, мы добираемся до перевалочного пункта на заброшенном складе консервов и останавливаемся перед импровизированной операционной. Она оборудована внутри каркаса из металлических труб, огражденных листами пластика. В глубине души я ожидал, что увижу здесь десяток поджидающих нас тяжеловооруженных шипов синдиката с Горго во главе. Но они решили держаться как можно дальше от этого дерьмового шоу. Фары аэрокара освещают нервничающую Киру; она стоит рядом с двумя тонкими как игла контрагентами, с которыми я познакомился две ночи назад, – фиолетовым и желтым. Оба в медицинских комбинезонах.
– Где Дано? – спрашивает Кира, подходя со своей мобильной станцией, чтобы поприветствовать нас.
Дюжина голограмм из расставленных ею камер заполняет пространство вокруг. На голограммах из больницы кишат солдаты, пришедшие за мальчишкой. Камеры внутри ангара погасли.
– Мертв, – говорю я.
– Как?!
– Золотой убил его.
– Черт, черт, черт! – выдыхает Кира.
Вольга тем временем вытаскивает детей из задней части аэрокара, несет в «операционную» и укладывает там на столы. В комнате поспешно движутся техники синдиката. Они срезают с детей одежду и оставляют их нагими. Нет. Не детей. Это убийцы, проходящие обучение. Я знаю, кем они станут. Золотыми, способными раздавить голову, как яйцо.
Не задумываясь, я вытаскиваю дозатор, отправляю в рот несколько таблеток золадона и давлю их зубами. Они шипят, и я чувствую, как холодный огонь растекается по моему языку и внутренней поверхности щеки, проникает в мои кровеносные сосуды и разносит тепло по телу, отправляя в мозг химические вещества, чтобы убить мой страх и успокоить боль в ребрах. Я медленно выдыхаю и оглядываюсь на кар, в котором неподвижно лежит Лирия.
Я переключаю внимание на техников. Мы идем по графику, но теперь запланированная скорость наших действий кажется мне недостаточной. Не надо было мне тратить время в корабле, чтобы забрать Лирию. Перед моим внутренним взором снова ломается шея Дано… Я кривлюсь и смотрю на голокамеры. Звено солдат в броне приземляется вокруг больницы, всего в четырех зданиях от того места, где мы стоим.
– Поскорее! – кричит Кира людям синдиката.
– Не отвлекай их, – говорю я. – Проверь еще раз детонаторы. А потом уходи отсюда.
Мне не приходится повторять дважды. Ховербайк Киры с визгом исчезает в эвакуационном тоннеле. Посмотрев ей вслед, я возвращаюсь к нашему драндулету. Вытаскиваю Лирию и пересаживаю на заднее сиденье чистенького во всех смыслах средства передвижения – десятиместного такси, стоящего рядом с другими флаерами. Я достаю наши сумки, вываливаю сменную одежду на пол и подаюсь назад, чтобы поговорить с Лирией. Ее большие красные глаза устремлены на меня.
– Ты под воздействием анацена-семнадцать. Это продлится еще час. – Я вспоминаю того Телемануса. Он весил вчетверо больше ее. – Может, меньше. Мы встретимся с очень плохими людьми. Когда действие газа закончится, молчи и не шевелись. Иначе они убьют тебя. Потом, если будешь хорошо себя вести, я отвезу тебя куда пожелаешь и дам достаточно денег, чтобы ты могла начать новую жизнь. – Из-за приема золадона мой голос звучит как у робота. Я лгу Лирии. За ней будут охотиться вечно. Но все-таки я дам ей фору. – Ты меня поняла? – (Она не может ни моргнуть, ни шелохнуться. Ненависть – вот все, на что ее хватает.) – Отлично.
Я напяливаю раскрытую сумку на голову Лирии и прячу девушку под ворохом вещей. Даже находясь под воздействием золадона, я знаю, что буду потом ненавидеть себя. Знаю, что никогда не забуду этого выражения в ее глазах. Добавим это ко всему прочему. Я сдираю с себя одежду, бросаю ее в металлическую бочку и надеваю один из моих кортабанских костюмов.
– Вольга, разденься и сожги все, – говорю я, когда черная выходит из пластиковой комнаты.
Вольга раздевается и выливает в бочку агрессивную кислоту.
– Нашел! – говорит за пластиковой стенкой желтый с металлическим анализатором запахов в носу. – Правая лопатка.
Фиолетовый – тот, у которого на шее вытатуированы разноцветные химеры, – находит метку, и вскоре два зловещих сверла оживают. Металл вгрызается в кожу. Дети скулят онемевшими ртами, пока контрагенты синдиката щипцами извлекают вживленные устройства слежения. Из слезных каналов парализованных маленьких пленников текут слезы. Мужчины бросают крохотные окровавленные чипы в контейнер.
– Они чисты как младенцы и готовы к поездке, – говорит фиолетовый.
– Проверь еще раз на радиационные метки, – бросаю я, осторожно ощупывая свои ребра. – Не будь небрежен.
Покончив с работой, хирурги засовывают детей в пластиковые халаты и выносят их из «операционной». Тем временем рыцари на голограмме прыгают в ангар через дыру, пробитую их кораблями. Хирурги оставляют детей на нас и отбывают на своей машине по подземному тоннелю, ведущему к заброшенным трамвайным путям. Вольга берет обоих детей и загружает в такси – нежно, словно мамочка, укладывающая своих малышей спать рядышком друг с другом. Она медлит, глядя на них сверху вниз.
– Вольга!
Она вскидывает голову, свирепо смотрит на меня и хлопает дверцей такси с такой силой, что стекла дребезжат.
– И ты тоже иди на хер, – спокойно говорю я.
Оставляю ее активировать таймер на зарядах взрывчатки за пределами «операционной». Отсчет тридцати секунд пошел. Я активирую заряды в каре-развалюхе, бросаю еще один рядом с бочкой для надежности и прыгаю на водительское место такси, а Вольга зашвыривает один из своих зарядов в «операционную». Я ныряю в тоннель по тому же пути, что и хирурги синдиката.
– Если тебе нужно покинуть поле боя, уйди стильно, – бормочу я без запала.
Вскоре после того, как я повторяю эти слова старого инструктора по строевой подготовке, тоннель содрогается от взрывов. Вторая партия зарядов взрывается минуту спустя у входа в тоннель, обрушивая его за нашей спиной. Мы едем в молчании. Вольга