Справедливость завершает благословение, помощники-белые ведут ее к костяному креслу в первом ряду.
Шанс развязывает мешок и сыплет на мраморный пол белый песок, пока двое мужчин не оказываются в центре большого песчаного круга. Помню кровь, заливающую такой же белый песок, когда я в детстве наблюдал, как молодые ауреи на арене шинкуют друг друга из-за мнимых обид. Кажется, лишь вчера я видел Кассия, юного и смелого, прорубающего себе путь сквозь ряды дуэлянтов Луны. Я всегда считал этот обычай глупостью. Суетным проявлением гордыни. Теперь я сижу в оцепенении, заново проигрывая в голове наш с Кассием разговор, и разрываюсь между своей преданностью ему и уважением к собственной совести.
Кто-то проскальзывает на пустое место рядом со мной. Я поворачиваюсь и вижу Серафину. К моему удивлению, в ее глазах светится сочувствие. Неужели Кассий был прав? Неужели это сочувствие исчезнет, если сейф откроют и она узнает, кто я такой? Допустит ли она, чтобы я умер? Конечно. Наши предки столетиями ненавидели друг друга.
– Мне жаль, что тебе приходится смотреть на это, – говорит она.
– Если бы тебе было жаль, ты бы остановила это, – отвечаю я. – Не я один спас тебе жизнь. Но, конечно же, вы, я полагаю, считаете благодарность причудой трусов.
– Я сказала, мне жаль, что ты вынужден на это смотреть. Но я не жалею о том, что он должен умереть.
– Он не убивал ни твоего деда, ни сестру, как бы ты ни пыталась извратить прошлое. Это нелепо. Он прибыл уже после резни. И он выполнял приказы своей правительницы.
– Он участвовал в расправе. Кровь на его руках.
– Ну а его кровь будет на твоих.
Мне надоело смотреть на нее. Легкое несовершенство ее черт, тяжелый взгляд, угрюмый рот, который так привлекал меня, – все это теперь кажется мелким и уродливым.
Серафина не сводит с меня глаз:
– Жнец отнял у тебя всю семью, когда ты был еще ребенком, Беллона. Ты можешь забыть? Можешь простить?
Я молчу, потому что не знаю ответа.
Дидона в окружении своего семейства наблюдает за стоящим на арене Кассием. Чуть дальше сидит дряхлая Гея, продолжающая притворяться ничего не понимающей. А за ней, отдельно от семьи, восседает вместе с рыцарями-олимпийцами Диомед. Все они одеты в черное. Нобили украдкой посматривают на него, и каждый по-своему решает, пострадала ли его честь из-за того, что не он бросил вызов Кассию. Диомед – единственный Раа, хотя бы отчасти сохранивший мое уважение. Лишь олимпийцы не принимали участия в перевороте – так приказал архирыцарь Гелиос Люкс, глава их ордена.
Они сидят словно в пропасти, разделяющей две группы. Подслушивая, я узнал, что половина здешних могущественных золотых была вызвана в Сангрейв из своих горных городов еще до начала переворота, под ложным предлогом срочного совещания, – приглашения разослала Дидона от имени Ромула. Как только они прибыли сюда, люди Дидоны разоружили их и взяли под стражу. Здесь нет вооруженных черных или серых: низшим цветам не место у Кровавой Арены.
Поединки – это святое. Для зрителей обязательны приличия и манеры.
Сейчас увидим, долго ли они продержатся.
Дидона встает и поднимает руку, призывая к молчанию. Ее единомышленники уважительно стихают, а вот союзники ее мужа в знак оскорбления принимаются разговаривать друг с другом и поворачиваются к ней спиной, выражая антипатию. Это бесит Дидону.
– Вы знаете лицо… – Ее слова тонут в гомоне. – Вы знаете лицо…
Приверженцы Ромула начинают говорить еще громче. Сидящая рядом с Дидоной Серафина наблюдает за происходящим с легким весельем. Диомед не приходит на помощь матери. Как и архирыцарь Гелиос. Беллерофонт смотрит на Дидону, ожидая указаний. Она жестом велит ему начинать и садится на свое место, гневно стиснув зубы.
Рыцарь бьет клинком об пол. Раз, другой – пока не воцаряется тишина.
– Кассий Беллона, я вижу тебя. – Беллерофонт крадучись идет по кругу, гаста тянется за ним. – Ты мерзкий стервятник. Бесхребетная шавка. Ты вступил в заговор, чтобы убить моего деда и сюзерена. Ты пытался убить мою кузину в расцвете ее лет. Ты предал устав Сообщества и помог Королю рабов с Марса. Ты явился сюда под личиной, задумав недоброе. – Беллерофонт ухмыляется. – За все эти оскорбления ты понесешь наказание. Будешь скулить и истекать кровью.
Люди Ромула умолкают, глядя на Кассия. Все знают, что он предал правительницу, хоть ее тут и не считали своей. У них не укладывается в голове, что Кассий попал на окраину совершенно случайно. Так что их легко убедить, будто Дэрроу прислал его сюда с какой-то гнусной целью. Кассий знает это. И Дидона тоже знает. При отсутствии искомых доказательств она использует Кассия, чтобы подавить несогласие с ее переворотом.
– Я пришел по своей воле, – глухо произносит Кассий. – Я не имею никакого отношения к республике.
Беллерофонт смеется:
– Лжец!
– Если вы думаете, что я лжец, приведите доказательства и судите меня. Нет? Значит, у вас нет доказательств, и вы прибегаете к кровной мести ради справедливости. Что абсурдно само по себе. Но чего еще можно ждать от деревенщины с окраины? Вас же никто не учил хорошим манерам. – Кассий усмехается. – Что же касается кровной мести – я не оспариваю ее. – (Нобили встречают его признание голодным молчанием.) – На моих руках кровь детей и многих других. Я не жду милосердия. Я лишь прошу в случае моей гибели оказать честь моим костям и отправить их на солнце.
Беллерофонт по-хамски плюет на пол:
– Не будет тебе никакой чести. Я скормлю твой труп гончим, чтобы они могли срать тем, что останется от тебя, Беллона. Но твои глаза я положу в банку, чтобы они могли видеть, как я обращу твоего брата в пыль.
Серафина с отвращением фыркает. У рыцарей-олимпийцев и большинства присутствующих заявление Беллерофонта вызывает резкое неодобрение. Гелиос подает знак Диомеду, и тот рокочет:
– Тебе окажут честь согласно твоей просьбе, Беллона.
Его кузен приходит в бешенство и едва не бросается к зрительским рядам, чтобы ударить Диомеда и завершить их предыдущую стычку.
Я чувствую на себе взгляд Дидоны и понимаю, что Кассий был прав. Снова прав.
Конечно же, все это устроено ради меня. Они считают меня слабым звеном. Думают, что ради спасения жизни Кассия я предоставлю им то, что отказался дать он сам. Глупцы. Они видят мои тонкие руки и лицо без шрама и верят, что я слаб. Опасное это дело – судить о клинке по его ножнам. Я молча сижу и смотрю, как Беллерофонт орет на Шанс, указывая на ветку вяза у нее в руках:
– Сломай чертову