молча, глядит на воду.
Бедная девочка! Если б она знала, какие горести таятся в душе матери!..
Мы подошли к мастерской. Аслан сидел у светильни, а против него поместился старик-мастер. Пред ним на широкой доске, служившей вместо стола, разложены были, насколько я мог понять, чертежи различных частей корабля. Аслан, указывая на чертежи, пояснял внимательно слушавшему его мастеру размеры, устройство, длину и т. п. В стороне сидели Фанос и Берзен-оглы и иногда вставляли свои замечания.
Появление Цовик в такое неурочное время крайне поразило всех. Девочка шепнула отцу что-то на ухо. Тот сейчас же покинул мастерскую.
Аслан, по-видимому, кончил свое дело и тоже недолго задержался в мастерской, передав чертежи плотнику, вышел вместе с Фаносом.
— Вы думаете, он сможет приготовить? — спросил по дороге Аслан красильщика.
— Он приготовит и спицы для бесовской колесницы, — смеясь ответил Фанос. — Я уверен, что он выполнит ваше задание. Более десяти лет работал он, как ссыльный, на английских верфях. Он человек даровитый, да и, кроме того, имеет несколько прекрасно обученных им учеников…
Глава 10.
БУРЯ
Душная летняя ночь прошла неспокойно: мне суждено было выслушать печальную историю многострадальной женщины; Аслан просидел над чертежами, лодочник и Фанос также не сомкнули глаз. Несмотря на это, мы должны были подняться спозаранку, так как Аслан намерен был отправиться в пýстынь Ктуц.
Чуть забрезжило утро и в воздухе прозвучали первые удары колокола, призывавшие к молитве, как меня разбудил громовой голос лодочника. Проснулся и Аслан. Фанос продолжал храпеть.
Грубость домохозяина возмутила меня. Негодуя, я оделся и вышел на улицу умыться — по деревенскому обычаю — у протекавшего за воротами ручейка. Однако же мое негодование оказалось напрасным: вся деревня была уже на ногах. Старики и старухи направлялись в церковь, молодежь — на полевые работы.
Цовик возвращалась с родника с кувшином на плече.
— А я думала, что ты уже уехал… спешила… — сказала она, подойдя ко мне.
— Не простившись с тобою? — ответил я, краснея.
Она расхохоталась.
— Куда ты ходила за водой?
— Далеко, ой как далеко!.. вон на ту гору…
И указала на терявшийся в утренней мгле холм.
— В этом году воды в роднике мало… Говорят, из-за несносной жары… Приходится долго ждать пока наполнится кувшин… А негодные девчонки рвут друг дружке волосы, не хотят дождаться очереди… Я чуть было не подралась с одной.
В Аванце и во всей Ванской области земля пропитана морской водой, в ней много солей и поэтому вода в источниках неприятна на вкус. Но текущие с гор и холмов родники превосходны. Вот почему Цовинар пошла за чистой водой в такую даль, притом же дома были гости.
Цовик не хотела уходить. С тяжелым кувшином на плече, она стояла и все время мило болтала. Она стала расспрашивать, откуда мы, куда едем, сколько у меня сестер и братьев, какие подарки повезу им и т. п.
— Ты разве не устала? Ступай домой…
— Устала?! — в ее голосе прозвучала обида.
— Я еще должна сходить за водой, одного кувшина не хватит…
И она опустила кувшин на землю.
Я уже умылся и теперь расчесывал гребнем волосы.
— А ну-ка покажи мне, — и протянула руку за гребнем.
Я подал ей гребень: он имел вид полумесяца и был сделан из черного буйволиного рога.
Цовик с восхищением рассматривала вещицу.
— Нравится тебе?
— Очень!
— Возьми его себе.
— А ты останешься без гребня?
— В городе куплю другой.
— Нет, лучше поменяемся.
— Ладно.
— Но мой сломанный.
— Не беда… Твой гребешок будет для меня очень…
Она не дала докончить фразы, сунула мне в руку свой гребень и, приветливо улыбнувшись, побежала с кувшином домой.
Подобные взаимоотношения между юношей и девушкой могли означать и нечто другое, но простодушная Цовик не понимала этого; она радовалась, что доставила мне удовольствие, и сама была довольна.
Удивительная была Цовик! Насколько целесообразнее было бы направить живость и энергию сельской девушки на более полезную деятельность. Такая разумная девушка творила бы чудеса!
Когда я вернулся на балкон, все уже были готовы к отъезду. Аслан на минуту задержался у больной.
Мы пришли на пристань в то время, когда совсем рассвело и восток уже заалел. Берзен-оглы подошел к колу, к которому был привязан челнок, взялся за бечеву и крикнул:
— Марш ко мне!
Он разговаривал с лодкой, как с послушным конем. Челнок подплыл к берегу. Берзен-оглы одним прыжком очутился в лодке, хотя она находилась довольно далеко.
— Прыгай! — крикнул он Цовик.
Девочка прыгнула вслед за отцом и уложила на дно лодки корзину с приготовленными на завтрак жареными курами, сыром, белыми лавашами и бутылкой вина. Аслан также прыгнул в лодку, а я, как дерево, стоял на берегу. Для меня положили доску, я перешел по ней. Можете себе представить, до чего мне было стыдно перед Цовик?
Мастер Фанос пожелал нам счастливого пути и с Цовик направился в деревню. Я с Асланом сели на коврик. Лодка отчалила.
Озеро было спокойно. Лодка мерно подвигалась по морской глади. Моей радости не было предела: ведь я впервые совершал путешествие по воде. Аслан был в приподнятом настроении, но молчал. Без сомнения, не прелестное утро на озере с восхитительными видами вдали привлекало его внимание. Кто знает, о чем он мечтал? О том ли, как использовать громадный водный бассейн, организовать на нем регулярное судоходство, чтобы завязать более тесные сношения между соседними областями? Или о том, — что казалось мне несбыточной мечтой, — как прорыть канал в западной части озера до реки Евфрат, которая прорезывает всю Мушскую долину, и, слившись с Тигром, впадает в Персидское море? Таким образом, из сердца Армении открылся бы водный путь через Аравийское море и Индийский океан к богатым армянским колониям в Индии. Трудно было угадать, о чем он думал. Я знал лишь одно: он не имел привычки думать о пустяках. Теперь он направлялся в обитель Ктуц для исследования рукописей, как заявил он епархиальному начальнику. Не было ли это лишь предлогом, под которым скрывались иные цели?..
Я также молчал, но мои мысли были далеки от моря, судоходства и речных каналов, я думал только о Цовик. Воображение уносило меня далеко, я вспоминал наши встречи с ней. Мне представлялась она в знойный полдень, когда она перепрыгивала с ветки на ветку и расписывала яблоки узорами, вспоминал, как в ночной тиши, заслышав голос матери, сбежала с кровли вниз, чтоб успокоить злосчастную страдалицу; вспоминал Цовик ранним утром, только что вернувшейся с дальних родников, вспоминал ее задушевные речи и…