Читать интересную книгу Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева - Артуро Перес-Реверте

а из пасти у этого сукина сына торчит длиннющий язык. Небось, жарко ему, как и нам. Наверху, на марсе, фал выскочил из шкива, и с этим ничего не поделаешь. Флаг останется внизу, а Испания останется без кораблей. До второго пришествия. Вот такие дела. Пару секунд гардемарин и Маррахо нерешительно смотрят друг другу в глаза.

– Пошли отсюда, адмирал, – говорит практичный барбатинец.

А парнишка упрям. Он мотает головой, глядя вверх – лицо почернело от пороха и блестит от пота, – на уцелевшие, еще туго натянутые ванты: они идут от одной из консолей штирборта до самого марса, и выбленки не порваны, так что есть куда поставить ногу. Кусок тряпки. Не вздумай, парень, собрался было сказать Маррахо, но прежде, чем он успевает выговорить хотя бы слог, гардемарин хватает флаг, обвязывает его себе вокруг талии, поднимается на ноги и одним прыжком оказывается на консоли, во весь рост над разбитым бортом. Мать его так. Не соображая, что делает, Маррахо вскакивает вслед за ним, чтобы удержать за полу кафтана, и в этот момент, когда они оба как на ладони, словно зайцы на лугу, стрелки на марсах английского трехпалубника, который всего лишь в нескольких саженях справа, потирают руки от радости, ну, ясное дело, и принимаются палить по ним из своих мушкетов, крак, крак, пам, пам, пам, и повсюду начинают жужжать свинцовые осы, щелкая о планшир и разбитое дерево. Чак, чак, чак. Гардемарин, не обращая внимания на пули, вырывает полу своего кафтана из рук Маррахо, ставит ногу на выбленку и уже успевает немного подняться, когда какая-то паскудная пуля впивается ему в ногу, ломая кость (Маррахо слышит звук, похожий на треск сломанной ветки), и гардемарин со сдавленным стоном валится спиной вниз, и Маррахо едва удается отчаянным усилием, снова вцепившись в полу кафтана, сюда, сюда, черт бы тебя побрал, стащить его на палубу, не дав упасть в море.

И тут (и правда в жизни бывает всякое) барбатинца охватывает безумие. Самое настоящее – на таких надевают смирительную рубашку. Пока мальчишка ползет по палубе, оставляя кровавый след, и пытается, как может, оторвать кусок рубахи, чтобы перетянуть себе ногу, Маррахо склоняется над ним, двумя движениями сдирает с пояса флаг, выпрямляется во весь рост и, забравшись по разбитым доскам планшира на консоль – теперь ему на все наплевать, – размахивает изорванной тряпкой английскому трехпалубнику. Сволочисукисукиныдетисобакигады, ревет он так, что, кажется, горло вот-вот лопнет. Вгробуявиделвсехвасподонковивашусукумать, таквасвсехрастакиразэдак. Как Бог свят.

– И знаете, что я вам скажу?.. Знаете, что я вам скажу, вы, ублюдкиподонкинедоноскиматьвашу?.. Знаете?.. Поцелуйтеменявзадницу – вотчтоявамскажуууууу!!!

А потом, охрипший, оглохший от собственного крика, слыша будто издалека, как смутный шум, хлопки выстрелов, грохот пушек, свист пуль, ищущих его тело – его, Николаса Маррахо Санчеса, уроженца Барбате, провинция Кадис, сына неизвестной матери, человека без работы и без профессии, если не считать профессии контрабандиста и пройдохи, его, Николаса Маррахо, отброса общества обеих Испаний, насильно завербованного военным отрядом в таверне «Кайская курочка», – он обвязывается красно-желтым флагом, засунув его себе под пояс, и начинает как умеет карабкаться по вантам, оступаясь, чуть не срываясь от качки и чудом удерживаясь на смоленых выбленках, а все англичане, сколько их ни есть на свете, и та сука, что произвела их на этот свет, целятся из своих мушкетов и стреляют по нему, пам, пам, пам, а он карабкается и карабкается, отрешенный от всего, среди десятков свинцовых ос, которые пролетают, жужжа и звеня, дзиинн, дзииинн, дззииинн, а он лезет и лезет, рука, нога, другая рука, другая нога, лезет, задыхаясь, легкие в клочья, глаза из орбит, а он лезет и лезет, матерясь, выкрикивая ругательства, захлебываясь ими, кроя и землю, и небо, и море, и весь белый свет, вбогавдушувмать, не глядя вниз, ни на море, ни на ужасающую панораму битвы, ни на английский трехпалубник, стрелки которого, несомненно удивленные зрелищем: одинокая фигура карабкается по вантам погибающего корабля с обмотанным вокруг пояса флагом, – мало-помалу перестают стрелять и смотрят на него, а некоторые даже принимаются подбадривать его сперва издевательскими, потом восхищенными выкриками, и в конце концов мушкетный огонь окончательно стихает. И когда наконец Маррахо добирается до марса и дрожащими от напряжения руками, с помощью ногтей и зубов, кое-как привязывает флаг и тот, расправившись, развевается на ветру (вместе с этим чертовым львом с его чертовым язычищем), с британского корабля до него доносятся голоса врагов, кричащих ему «ура».

Эпилог

Доклад капитан-лейтенанта Луи Келеннека, командира тендера Его Императорского и Королевского Величества «Энсертен», главнокомандующему объединенной эскадрой.

Кадис, 3 брюмера (25 октября)

Ваше Превосходительство,

получив 23 числа текущего месяца (1 брюмера) приказ выйти из Кадисской бухты совместно с фрегатами и шестью испанскими и французскими линейными кораблями, имея целью оказать возможную помощь кораблям нашей эскадры, сильно пострадавшим в результате сражения и шторма, пришедшего с норд-веста и бушевавшего всю ночь и весь следующий день, и слыша в течение всей ночи выстрелы пушек кораблей, оказавшихся вблизи побережья и просящих о помощи, я при первой же возможности вышел в море при ровном зюйде, сильной зыби и затянутом небе, обещавшем дождь. Я обследовал район от Кадисской бухты до мыса Трафальгар и заметил несколько парусов; это оказались англичане, буксировавшие свои или захваченные корабли в направлении Гибралтара. Нашим силам удалось отбить испанские «Санта-Ану» и «Нептуно», на которых, как стало известно, пленным морякам удалось справиться с британскими командами и снова взять корабли в свои руки. Судя по всему, враги также отбуксировали почти до Гибралтара испанские корабли «Багама», «Сан-Ильдефонсо», «Сан-Хуан Непомусено», «Сан-Агустин» и «Аргонаута», хотя состояние их после боя было таково, что неизвестно, держатся ли они еще на плаву.

При засвежевшем зюйд-зюйд-осте, сильном дожде и значительном волнении я провел ночь 23-го числа вблизи мыса Трафальгар, в отрыве от наших сил, стараясь избегать мелей, и на рассвете 24-го, снова приблизившись к берегу, чтобы пройти вдоль него курсом норд, с горечью увидел на нем горы выброшенных морем различных обломков и трупов, а также множество разбитых и размачтованных кораблей, которые отнесло туда штормом после того, как противник оказался вынужден перерубить буксирные канаты или их плененные