— Хочешь сказать, Скайпол просто отвернулся от Даунтауна? Закрылся и оставил вас умирать? Типа, разбирайтесь сами?
— Точно так. Мне кажется, наверху рассчитывали, что заключенные тут, внизу, уничтожат сами себя. А среди нижних, между прочим, оказалось немало женщин — даже больше, чем наверху. И детей, — Блич опять примолк.
У меня создавалось впечатление, словно он не просто рассказывает, а пересказывает события, свидетелем которых был. Хотя, разумеется, старший брат Вена никак не мог видеть того, что происходило на Корабле сотни лет назад. И верить ему или не верить — мне еще предстояло выбрать.
— Так вот. Не прошло и полугода, как разразился новый бунт. К тому времени всем стало ясно: База ушла из Солнечной системы, затормозить разгон нельзя, возможности вернуться нет. А тут еще лаборант Стоукер… Ты слышал, что до катастрофы наверху были лаборатории?
— Даже видел. Они стоят до сих пор. Заброшенные, правда. Говорят, там велись исследования по воздействию разных типов излучения.
— Исследования излучений, верно, — подтвердил разглядывающий стену Блич, — а вот каких — разгласил лаборант Стоукер. Когда его подруга родила мутанта.
— Мутанта? — недоверчиво переспросил я. — И как выяснили, что новорожденный младенец — мутант?
— Он оказался сильным двусторонним телепатом. И транслировал маме, а иногда и окружающим свои эмоции и потребности. К примеру, когда хотел есть. Или когда у него болел живот… — пояснил Блич. — Причем контролировать свои способности он, разумеется, не мог, и если передавал, скажем, голод — его мать непроизвольно накидывалась на еду. И загибалась вместе с ним, если у него что-то болело. Поскольку ни в роду у Стоукера, ни у его подруги никогда не было людей с паранормальными способностями, он сопоставил рождение мутанта с теми «исследованиями», которые проводили в лабораториях. Потом выкрал журналы экспериментов и наблюдений — и все понял. На Базе не только изучали естественных паранормов, но и намеревались создать собственных. Причем, разумеется, без согласия людей, привлекаемых к опытам. Из молодых солдат и заключенных пытались сделать идеальное оружие, используя в том числе низкочастотные генераторы. А на будущих матерях испытывали различные виды излучений, воздействуя на еще нерожденных детей — вот поэтому, собственно, на Базе держали довольно много женщин. Стоукер стал распространять информацию, чтобы донести до людей весь ужас ситуации. В ответ его попытались арестовать. Тогда Стоукер прорвался в лабораторию, вытащил установку из изотановой камеры, развернул к тамбурам и включил на полную мощность. Внутренние стены не смогли погасить излучение, и воздействию подверглось множество людей, включая специалистов, офицеров и научных сотрудников. Я уже не говорю о рядовых солдатах, которых бросили на захват Стоукера. Впрочем, когда туда добрались, он уже был мертв. Но своего добиться сумел — ему поверили. Снова начались волнения, которые быстро переросли в вооруженное противостояние. Бунт удалось подавить. С огромным трудом, но удалось. Зачинщиков выставили вон. И всех, у кого было выявлено повреждение генной структуры в результате облучения, изгнали тоже — никто не знал, к чему такие повреждения могут привести. Не жалели никого — ни мужчин, ни женщин, ни детей. Первыми, кто был сброшен вниз, оказались подруга Стоукера и ее ребенок-телепат. С тех пор наверху закон: любого родившегося там мутанта оттуда выкидывают. Считается, он слишком опасен.
— Но раз всех мутантов отправили вниз еще пятьсот лет назад — почему они продолжают рождаться наверху? — спросил я.
— Потому что кое-кто облученный там все-таки остался. В основном, из числа высших офицеров. И «неправильные» гены остались вместе с ними. И вот когда такие гены встречаются — рождается кто-то вроде тебя.
Блич опять помолчал.
— На самом деле нам повезло, что все так вышло. И что бунтовавших и облучившихся не уничтожили, а отправили сюда. Потому что в результате второго бунта мы тут, внизу, получили не только первоклассных специалистов в разных областях, но и прекрасных организаторов и дисциплинированных исполнителей. Если бы не это — не исключено, что мы бы вымерли через год-другой. Не скажу, что строить общество было легко. Свары возникали постоянно. По-прежнему делились на группы и ходили стенка на стенку… Пока добрались до нынешнего кланового устройства и общих плантаций — пролилось немало крови… Думаю, верхние не уничтожили наше общество по одной-единственной причине: мы — генетический резерв Корабля, который при необходимости можно использовать. Мутантов даже среди нас очень мало, десятая часть. И с каждым поколением становится все меньше. Биологическая природа берет верх над искусственно измененной.
Блич поднялся на ноги.
— Слушай, Нор, — он впервые посмотрел на меня. — Я, собственно, тебя для чего позвал — чтобы ты сегодня остался дежурить ночью. Хочу нормально выспаться в каюте. Замотался совсем, на ногах держусь с трудом. А здесь спать неудобно.
— А? — спохватился я. — Да, конечно, иди. Извини, что задержал.
— Я сам задержался, — махнул он рукой. — Если будет что-то срочное, с чем не сможешь справиться — буди. Каюту ты знаешь.
— Ага, — кивнул я, — конечно.
Блич снял медицинскую робу, попрощался и ушел. А я остался в лазарете наедине с пустыми койками и миллиардом вещей, о которых стоило подумать. Чем, собственно, и занялся. Тем более что рында пробила не так давно — значит, рейдеры еще только поднимаются по шахте, и сильно волноваться пока рано.
63
Мне казалось, я спал не больше пяти минут, но когда меня растолкал Айван, оказалось, что уже пробили третьи склянки. Рейдеры снова потянулись к преобразователю. Я сел, достал из рюкзака термос, отвинтил крышку и напился тоника.
— Размять? — за моей спиной встал Йозеф, положил руки на плечи, расстегивая лямки комбинезона. — А потом ты меня.
— Давай, — я расслабился, опустил голову, с удовольствием чувствуя, как умелые пальцы массируют ноющие мышцы.
Конечно, Нор делал это намного лучше, без всякой боли — просто отдавая свое тепло легкими прикосновениями. Но и обычный массаж помогал неплохо. Минут через пятнадцать я с удовольствием потянулся, чувствуя, как возвращаются упругость и легкость. Йозеф сел передо мной, спустил комбинезон до пояса. У него было сильное, очень гармоничное тело, и в другое время я бы, может, задумался о том, каков он в постели. Но сейчас я видел только сведенные напряжением мышцы, которым требовалось вернуть пластичность.
— Время, — негромко сказал Пол.
Собирались без лишней суеты — допили воду и тоник, застегнулись, попрыгали, проверяя, все ли хорошо закреплено. Непривычно было видеть вместо компактной группы в пять-шесть человек целую толпу здоровых молчаливых парней, сосредоточенно затягивающих последние узлы на одежде. Я тряхнул головой, туже скрутил косу, засунул ее под ремень пояса, чтобы не мешала, и первым шагнул в лаз знакомого прохода.
Мы доползли по воздуховоду до того места, где обычно спускались в Черный коридор. Людьми там не пахло, до смены техников оставалось полно времени. Здесь дорога была давно исхожена.
А там, где на выходе обычно располагался пост, вообще не оказалось охраны. Видимо, верхние решили, что отрезали нам единственный путь наверх, и совершенно успокоились.
На этот раз мы решили обойтись без предварительной разведки. Так показалось удобнее — нам требовались сразу три созревшие плантации, проще было искать их всем вместе. И хотя дважды мне пришлось возвращаться и возвращать тех, кто шел за мной — мы обнаружили нужные фермы даже быстрее, чем обычно.
Уже в третьем ответвлении нам повезло: сразу несколько ферм оказались созревшими и были переведены в режим консервации клетчатки. Рейдеры разбились на пятерки, я осторожно спускался сквозь вентиляционные люки на плантации, проверял, есть ли там охрана или обслуга, а потом подавал сигнал. Последней спустилась группа Айвана, и я пошел с ними. Слушая тихое жужжание электронных отмычек, вспомнил, как быстро и не глядя набирал код Нор в том, единственном рейде, и улыбнулся в темноту.