продукты с длительным сроком хранения, что было непростой задачкой, учитывая всем известную любовь Лидии к инспектированию наших комнат. У Адама был свой список. То, что я собирала эти вещи и прятала их в тайнике (уподобившись Страшиле Рэдли[43], я выбрала дупло больного дерева, располагавшегося недалеко от тропы, ведущей к озеру), наполняло меня приятным чувством собственной значимости и удовлетворением от пользы, которую я приношу. Трудно описать тот трепет, который я испытывала, наполняя пакет, спрятанный в дупле. Эти крошечные шажки приближали нас к цели, наш план обретал плоть и кровь.
До июня оставались считанные дни. Мне разрешили еще раз позвонить бабуле и Рут прямо перед экзаменами. Они вернулись в Майлс-сити. Рут завершила курс лучевой терапии, но ей здорово сожгли кожу, поэтому ей нужны были перевязки дважды в день, и на работу она выйти не могла. «До поры до времени, – сказала она мне тем неестественно бодрым голосом, которым по-прежнему прикрывала усталость. – Но ведь отдохнуть тоже неплохо».
– Некоторые места у нее на теле похожи на сырой бифштекс, – сказала бабуля, взяв трубку. – Это куда больнее, чем она говорит. – Она понизила голос и, не сомневаюсь, до предела натянула длинный шнур кухонного телефона, тот, который всегда завязывался толстыми узлами, чтобы отойти подальше от Рут, туда, где она могла сказать все как есть. – Они даже не уверены, что облучение сработало. Постоянно талдычат: «Мы пока не знаем. Надо подождать, там посмотрим».
– Держу пари, тетя Рут рада, что ты с ней, бабуля, – сказала я.
– О, у нее на побегушках Рэй. Я просто составляю ей компанию и подкармливаю конфетами. Никак не привыкну к мысли о летних каникулах без тебя.
– Я тоже.
Затем мы немного поговорили о том, что все они – бабуля, Рут и даже Рэй – собираются навестить меня в «Обетовании» (это было уже решено) в выходные четвертого июля. Эта дата была выбрана отчасти потому, что родители погибли незадолго до нее.
– Если только Рут не станет возражать, – сказала бабуля. – Но даже если и так, я могу сесть на автобус и посмотреть, что такое эта твоя школа.
Я сомневалась, смогу ли соврать бабуле, поэтому промычала в ответ нечто неопределенное:
– М-м-м-хм-м-м.
Бабуля слегка прочистила горло:
– Не знаю, что ты на это скажешь, котенок, но у тебя еще есть время подумать. Мы с Рут думаем, не поехать ли нам всем на озеро Квейк. Устроим пикник. Она сказала, это совсем рядом со школой. Должно быть, хорошее место, даже принимая во внимание все обстоятельства.
– Это действительно очень близко отсюда, – подтвердила я.
– Ты бы хотела? Мы с тобой не сможем пойти на кладбище вместе этим летом.
– Но ты ведь сходишь за меня? – спросила я. – Не забудь цветы, только не лилии.
– Обязательно, – пообещала бабуля. – Подумай над моими словами. У тебя есть время, пока мы еще не решили все окончательно.
После того как мы обменялись привычными «целую» и «я тебя тоже, до свидания», до меня долетели обрывки нескольких фраз, которые бабуля произнесла, прежде чем вернулась на кухню и повесила трубку. Она что-то крикнула Рут, я точно не разобрала, кажется, «она хорошо», или «все хорошо», или «все будет хорошо». Интересно, когда я снова смогу позвонить ей, где буду в тот момент и чем буду занята. И еще мне не давала мысль о том, что же я ей скажу.
* * *
На неделе выпускных экзаменов мне чуть ли не каждую ночь снился один и тот же сон. Начиналось все с того, что мы с Бетани Кимблс-Эриксон остаемся одни в классе и она показывает мне книги об озере Квейк, которые она каким-то чудесным образом где-то нашла. Она склоняется надо мной, переворачивая страницы, а ее волосы падают мне на лицо, наши головы совсем близко, и мы вместе смотрим, как в реку обрушивается гора, перегораживая поток. Потом Бетани поворачивается ко мне, видимо, хочет что-то спросить, и ее рот так близко от моей щеки, что слова обжигают кожу, ну разве можно тут не поцеловаться? И мы целуемся. Тогда Бетани берет инициативу в свои руки, заставляет меня подняться и бросает на стол, где мы сплетаемся воедино прямо на открытой книге. Та больно впивается мне в лопатки, но мне наплевать, нам обеим наплевать, и мы не можем остановиться.
В этот момент я заставляла себя проснуться. Думаю, я делала это чистым усилием воли. Потом я долго лежала, таращась в темноту, вся потная, сжимая простыни и мечтая никогда не просыпаться, все мое тело жаждало продолжения, но я боролась с собой просто из любопытства, смогу ли я, удастся ли мне побороть искушение, как говорит Лидия. Я неподвижно лежала, выпростав руки из-под одеяла, не позволяя себе расслабиться, и не давала себе провалиться обратно в тот же сон, досмотреть его до конца с того места, на котором я остановилась. Лидия была права. Наконец я засыпала, и мисс Кимблс-Эриксон уже не тревожила меня до самого утра. Но потом, после пробуждения, у меня не было чувства одержанной над грехом победы. Я не становилась ближе к Богу. Я лишь гордилась тем, что смогла преодолеть себя. Я уже испытывала такое, когда заставляла себя плыть или бежать. Можно пристраститься к подобному воспитанию воли или, если хотите, отрицанию себя. Убедить себя, что, вновь и вновь повторяя упражнение, словно бы избавляешься от части греха, становишься лучше других. Решиться следовать всем правилам Лидии, а когда привыкнешь, выдумывать новые и наполнять их смыслом, подбирая нужные строки из Библии.
Я не рассказывала Лидии о своих снах. Сначала я не придавала этому особого значения, но на следующую ночь все повторилось. Тут я подумала, что мне следовало бы сразу ей рассказать. Потом уж решила, что справлюсь сама. В конце концов, это всего лишь сон; мне не нужна Лидия, чтобы разобраться и с ним, и со своими чувствами.
Так продолжалось, пока однажды Бетани моей мечты не просунула руку мне под юбку. На сей раз мне, по всей видимости, удалось бы досмотреть сон до конца, потому что я спала до тех пор, пока кто-то не позвал меня по имени. Сначала один раз, потом другой:
– Кэмерон?
Открыв глаза, я увидела Эрин. Ее лицо было совсем рядом со мной, но словно бы в тумане, зато широко открытые глаза я видела прекрасно. От неожиданности я вскрикнула, а она шепнула в ответ:
– Ш-ш-ш, прости, прости. Это я.
– Какого хрена? – В темноте мой голос звучал ужасно громко и