и Семенчик пошли в полицейский участок.
Федор и его товарищи сидели в арестантской уже четвертый месяц. Все это время их почти не допрашивали, только в последнее время почему-то часто водили к следователю. От него арестованные узнали, что будто забастовщики, вооружившись камнями и дубинками, совершили попытку разгромить главную контору, перебить всех чиновников корпорации и разоружить воинскую команду. Следователь всю вину «за последствия сей разбойной авантюры» приписывал своим подследственным.
Федор ни на одну минуту не переставал думать о жене и сыне, почти каждую ночь видел их во сне. Сегодня тоже ему снилось, будто Майя шла по аласу, держа за руку Семенчика. Федор со всех ног бросился к ним. Майя с Семенчиком бросилась к нему навстречу… Вдруг земля между ними расступилась и Майя очутилась по ту сторону неширокой пропасти. Федор попытался ее перепрыгнуть, но сорвался и полетел в бездну. И… проснулся.
Федор сидел на жесткой тюремной койке и старался по-своему истолковать сон.
«Неужели я умру, не повидавшись с женой и сыном?» — думал он, изнывая от предчувствия худого.
Дней надзиратель, гремя ключами и замком, открыл камеру.
— Федор Владимиров, выходи! — прокричал он.
«Опять на допрос, — с досадой подумал Федор. — Но почему днем?..»
Федор встал и вышел в полутемный коридор. На этот раз его не повели в комнату, где сидел следователь. Они продолжали идти по коридору. Пришли к той самой решетке, за которой он однажды видел Майю… Сердце у Федора екнуло…
Майя с Семенчиком прижались к решетке.
— Папа! — подпрыгивая, закричал Семенчик. — Папа!..
— Федор, здравствуй, — по-русски сказала Майя и залилась слезами, не сводя с него глаз. Он был худой и бородатый.
— Здравствуйте, родные мои, — тоже по-русски ответил Федор. — Сыночек мой… Как вы живете?.. Ты почему такая бледная?
— Все время в помещении… Федор, мне сказали, что тебя будут судить… Что мне делать, чтобы не допустить этого?.. Посоветуй… Я все сделаю!..
— Меня оправдают, — сказал Федор. — Ты никуда не уезжай, чтобы я мог тебя найти.
— А когда тебя ждать? — дрогнувшим от волнения голосом спросила Майя.
— Не знаю… Скоро, наверно. Попроси у Тихонова денег в долг. Скажи, муж вернется и отработает… Меня все тут защищают, стараются выгородить. Особенно Алмазов старается… — Федор понял, что сказал лишнее, — ведь их разговор слышит надзиратель, — и замолчал.
— О нас не беспокойся, — стараясь не плакать, говорила Майя. — Нам русские помогают немного деньгами и не дают в обиду.
— Время истекло, — сказал надзиратель.
— До свидания!.. — сказал Федор.
— Я буду ждать тебя на прииске, — сказала ему на прощание Майя.
Федора увели, а Семенчика никак оторвать нельзя было от решетки. Он ждал, что отец, опять придет.
Когда уходили Семенчик сказал:
— Мама, давай и завтра придем сюда.
Спустя двое суток после свидания Майи с Федором арестованных увезли по этапу в Бодайбо. Федора, Зеленова, Быкова и Алмазова заперли в одной камере. Федор был расстроен, что не смог сообщить Майе о том, что их увозят. Остальные тоже были опечалены. Один только Алмазов беспечно насвистывал какой-то мотив, пока надзиратель не прикрикнул на, него.
— Не горюйте, братцы, — сказал он, — будет праздник и на нашей улице.
— И скоро наступит этот праздник? — криво улыбнувшись, спросил Федор.
— Скоро, — убежденно ответил Трошка — Ох, и жизнь наступит! Царя, всех князей, графов, помещиков и капиталистов пересажаем в кутузку, их богатство отдадим народу. Землю отдадим крестьянам…
— А если полицейские, жандармы, городовые откажутся царя и богачей сажать в кутузку? — сказал Федор. — Тогда как?
— Мы с тобой сами будем их сажать в остроги, — успокоил его Алмазов. — Зачем нам жандармы, полицейские…
Трошка не договорил. Со скрежетом открылась дверь камеры. Вошло пятеро надзирателей. Они принесли цепи, молоток и наковальню.
Первому надели кандалы Алмазову.
— Вы не имеете права надевать на нас кандалы до суда, — запротестовал Трешка.
— Иркутский генерал-губернатор так распорядился, — сказал пожилой надзиратель, надевая кандалы на Федора.
— На каком основании? — повысил голос Зеленов.
— Вас везут по этапу.
— И далеко нас везут? — спросил Быков.
Надзиратели ничего не ответили.
Когда тюремщики вышли, Зеленов мрачно пошутил:
— Вот и пали оковы…
— Тяжелые, — сказал Трошка. — Наверно, фунтов десять.
В полночь арестованных подняли и спешно повели на пароход «Генерал Синельников». Загнали в нижний трюм. В тесном помещении, похожем на собачью конуру, были кое-как сооружены тесовые нары.
— Все верно, нас везут по этапу, — сказал Алмазов, усаживаясь на нары.
— Как ты думаешь, куда нас повезут? — спросил Быков.
— В Иркутск, куда же еще, — ответил Трошка.
Федор опешил. Это означало, что не видать ему теперь ни жены, ни сына. Они не будут даже знать, где он и что с ним. Из глаз его выкатилась крупная слеза.
Алмазов положил ему на плечо руку.
— Крепись, друг, — тихо сказал он.
Утром Федор подошел к зарешеченному иллюминатору и увидел мутные воды реки Витима. Волны глухо бились о борт парохода, заглушая шум на пристани, где толпилась тьма народа. Сегодня из Бодайбо провожали иркутского генерал-губернатора и господ юристов. К пристани пожаловала вся администрация корпорации, пришли рабочие из ближних и дальних приисков. Плотная толпа запрудила небольшую площадь у пристани и дорогу от собора «Николай угодник» до устья речки Бодайбинки.
Ни один человек из толпы не знал, что в трюме парохода сидят арестованные.
В час дня пароход «Генерал Синельников» дал два протяжных гудка. Из дома городского головы Черняка вышли господа отъезжающие. Все они были в радостном, приподнятом настроении, улыбались, раскланивались с дамами. Носильщики тащили за господами большие тяжелые чемоданы.
Высоких гостей посадили в фаэтоны и повезли на пристань. Александр Федорович Керенский один занял фаэтон. У него был самый большой чемодан и несколько свертков.
Как только господин Керенский, сопровождаемый носильщиками, по трапу взошел на пароход, на пристани послышался шум, крики:
— Почему не пускаете? Пропустите!
— Назад! — зычно кричал караульный солдат. Он загородил дорогу рабочему, пытающемуся пройти на пароход.
Это был Завалин, посланец рабочих Андреевского прииска. Он принес в подарок Керенскому золотой брелок, отлитый из четырех фунтов золота. Рабочие поручили Завалину отдать брелок в руки самому Александру Федоровичу, помимо тех денег, которые Керенский получил вместе с письменными доверенностями выступать на суде.
Завалин, держа в руках брелок, стоял у трапа. Рабочие, толпившиеся на берегу, кричали:
— Посторонись, солдат!..
— Он сейчас вернется!.. Пропусти-и!..
На палубу вышли господа отъезжающие. Шум и крики на берегу усилились.
— Тише-е! — крикнул урядник во всю свою луженую глотку.
Завалин, воспользовавшись минутным замешательством, связанным с появлением на палубе господ, проскользнул на пароход. Вскоре его увидели на палубе. Держа в вытянутых руках брелок, он подошел к господам.