господина полицмейстера? — отдуваясь, спросил урядник.
— Меня зовут Александр Федорович Керенский. Слышал о таком? Я из Петербурга.
Конечно же, Пискун слышал такую фамилию. Он тут же смягчился, стал походить на проколотый пузырь, из которого вышел воздух.
— Простите, ваше высокородие. Мне велено…
— Поди приведи сюда полицмейстера. Живо!
— Слушаюсь, ваше высокородие, — по-солдатски ответил урядник и тяжелой трусцой побежал за начальством.
Майя, обнявши сына, поглядывала на изысканно одетого человека, которого ни разу до этого не встречала. Похоже, что он хочет ее защитить. Но послушает ли его полицмейстер?
Керенский не обращал на Майю ни малейшего внимания, стоял, курил, нетерпеливо поглядывая в ту сторону, куда побежал урядник.
Наконец, полицмейстер и урядник показались на дороге. Пискун выдохся и еле поспевал за Оленниковым.
— Вы за что выгоняете эту женщину из-под крова? — спросил Керенский, когда Оленников подошел к нему.
Лицо у Оленникова сразу стало глуповатым. Переводя дыхание, он ответил, что полицейские власти выселяют эту женщину по постановлению суда.
— Кто такая и какое преступление она совершила? — на тон допроса перешел Керенский.
— Местная жительница, — перейдя на шепот, ответил полицмейстер. — Муж ее член стачкома, арестован. Она тоже, под стать своему мужу-бунтарю, ходила по баракам, вела среди рабочих подстрекательские разговоры.
Услышав это, Керенский начал раскаиваться, что вмешался в эту историю, но отступать было неловко — за ними наблюдают рабочие, а присяжный поверенный любил позировать. Кроме того, ему представился прекрасный случай расположить к себе рабочих.
— Не трогайте ее, — сказал Керенский. — Пусть живет… А я сам переговорю с исправником.
— Слушаюсь, ваше высокородие! — Оленников отдал честь и удалился. За ним поплелся и урядник.
Керенский, довольный собой, прошел мимо рабочих, вежливым поклоном ответил на приветствия и вернулся в свои апартаменты, чтобы опохмелиться и рассказать своим коллегам о сегодняшнем происшествии. В бараки к рабочим на доверительный разговор он решил пойти завтра, когда слух о его благородном поступке разнесется по прииску.
Но доверительного разговора не получилось ни на следующий день, ни потом. До прихода юристов во всех бараках побывали Волошин, Черепахин и Баташов и внушили рабочим, чтобы они не очень доверялись медовым словам господ юристов, держали ухо востро. Довольно им медоточивых слов, которые они слышали от Коршунова. Чем это кончилось — все знают. Пусть делом докажут свои добрые намерения.
В первом же бараке у Керенского спросили:
— Какое наказание ждет тех, кто велел убить двести семьдесят три человека? Их казнят или сошлют на каторгу?
— С ними поступят по всей строгости. Наш закон убийц не милует. Но сперва надо найти виновных.
В бараке засмеялись. Громче всех смеялся Волошин, переглядываясь с рабочими.
— Один искал иголку в стогу, а она оказалась в сюртуке… Нынче вечером поищите убийц за столом, — кто-то намекал на пиры, которые ежедневно задает в честь юристов господин Теппан.
Вперед вышел Баташов и почтительно сказал:
— Господин Керенский, мы читали стенографический отчет последнего заседания Государственной думы.
— Да-да, там речь шла о Ленских событиях, — оживился Керенский.
— Но то, что сказал на заседании Государственной думы министр внутренних дел Макаров, нас очень огорчило. А вас, господни Керенский?
— Вы что имеете в виду? — насторожился присяжный поверенный.
Голос подал Волошин:
— Господин министр внутренних дел сказал: «Так было и так будет».
Керенский вскочил, заложил правый палец под борт пальто, у самого ворота, выставил вперед правую руку и громко сказал:
— Я не министр внутренних дел. С этим вопросом следует обратиться к господину Макарову. — Он небрежно раскланялся и направился к выходу.
У самой двери Керенского остановил Завалин.
— Господин присяжный поверенный, корпорация отказалась помогать семьям, у которых погиб кормилец. Это беззаконие. Дети пухнут от голода.
Керенский остановился, внимательно глядя на Завалина.
— Почему не обжаловали в суд? — спросил он.
— Судья не принял иска.
— Сегодня же напишите исковое заявленье в суд и дайте нам. Мы заставим вдовам и детям выплачивать вспоможенье.
— Господин Керенский, — спросил Черепахин. — А как быть тем рабочим, которые уже все получили по заборным книжкам?
Керенский пожал плечами.
— Согласно договору их обязаны с семьями за счет корпорации доставить до железнодорожной станции и кормить в дороге, — напомнил Черепахин.
— Если это обусловлено в договоре, тогда закон на стороне рабочих. Пишите исковое заявление.
Вечером господа юристы получили исковые заявления. А спустя две недели иски рабочих рассмотрел мировой судья Бодайбинского округа господин Рейн. По первому иску в качестве адвоката выступал господни Патушинский. Патушинский этот процесс выиграл. Суд обязал администрацию корпорации ежемесячно выплачивать вдовам по двенадцать рублей. Второй иск выиграл Керенский. Мировой судья присудил рабочим, желающим оставить прииски, все то, что им причиталось по договору. Постановление суда касалось тех рабочих, которые по заборным книжкам получили все.
Рабочие встретили юристов, вернувшихся из процесса, с непокрытыми головами. Их приветствовали громкими возгласами, рукоплесканиями, словами благодарности. Вдоль дороги, по которой через поселок ехала коляска, стояли женщины и мужчины, махали шапками, платками.
Самыми популярными людьми на приисках стали юристы. О них говорили повсюду, превозносили за благородство и бескорыстие. Все были невероятно удивлены тем, что юристы за выступление на суде не взяли с рабочих ни копейки.
Рабочие стали поговаривать о том, не поручить ли этим юристам вести процесс против администрации корпорации, повинной в расстреле рабочих. Если эти господа возьмутся вести дело, убийцам ни в чем неповинных людей не сдобровать.
Первыми послали к Керенскому своего ходатая рабочие Надеждинского прииска. Поручили переговорить с Керенским Завалину.
Завалин легко нашел в главной конторе господина Керенского. Он сидел в небольшом кабинете и читал какие-то бумаги. Завалина присяжный поверенный встретил холодно.
— Чем могу служить? — строго спросил он.
— Ваше высокородие, — спокойно заговорил Завалин, — меня к вами прислали мои товарищи по очень важному делу.
Керенский уставился на Завалина:
— Какое, у вас дело?
— Мы решили возбудить судебное дело против тех, кто расстрелял наших товарищей у моста. Очень просим вас согласиться вести этот процесс. Не отказывайте нам, ваше высокородие.
— Так следствие еще не закончилось, виновники пока не найдены. — Керенский откинулся на спинку кресла.
— Ваше высокородие, виновата во всем администрация корпорации.
Керенский нахмурился. Большие на выкате глаза стали злыми:
— А сможете ли вы доказать, что это не было бунтом? Что рабочие толпы шли к главной конторе не со злым умыслом? Нам известно, что вы намерены были разоружить воинскую команду и совершить самосуд над инженерами.
— Ложь! — крикнул Завалин. — Все это — ложь. Мы шли к прокурору вручить ему сознательные записки.
— А свидетели у вас есть?
— Будут свидетели.
— Вот тогда и приходите ко мне. Вот тогда мы и поговорим.
…Через два дня Завалин опять пошел к