По субботам топили баню. В банном балке поставили большую железную печку. Она безжалостно пожирала дрова, но и раскалившись докрасна, едва прогревала вокруг себя пол. В двух метрах вода на нем уже замерзала, а к углам лед и вовсе нарастал горой. Мылись в резиновых сапогах, налив в них горячей воды. Когда вода в сапогах остывала, подливали горячей.
Неожиданно в феврале пришла радиограмма о переводе на другой участок. На прощание шурфовщики устроили банкет. Он расставался с сожалением со своей первой бригадой, обжитым клочком тайги, почти уютным, как тогда казалось, крохотным отдельным балком.
На следующее утро он благополучно добрался до склада деда Толи, куда вскоре подошла машина. В кабине грузовика сидел главный инженер экспедиции, и Пухову пришлось ехать в кузове. На него надели тулуп из овчины с высоченным воротником. Каждые десять километров машина останавливалась, Пухову наливали стакан водки, а на закуску он получал кусок хлеба с салом. Остановок было четыре, но до места он доехал совершенно трезвым.
Начались его скитания по геологическим участкам и партиям. И сам он, и люди, с которыми его сводила судьба, все были готовы к этой бродяжьей жизни. Материальные блага и ценности, имеющие значение для большинства людей, удобства быта, комфорт жизни для них не стоили ничего. Они завидовали только легендарным маршрутам первооткрывателей, истово верили в свою звезду, в свое имя на карте, пусть и геологической, для служебного пользования.
Теперь он вернулся на землю, с которой начинал. Его путь выдался трудным и относительно удачным. Он разведал несколько золотых россыпей, его имя значилось среди первооткрывателей, он получал ордена и награды, но в легенду не вошел. Опоздал. Жизнь плавно несла его вверх, делаясь удобней и комфортней. Но почему тогда так щемит сердце, когда перед глазами из глубин памяти выплывают картинки неустроенного таежного бытия, почему кажется, что тогда-то он и был счастлив по-настоящему. Неужели это пенсия напоминает о себе, разъедая сердце тоской и сладостью ушедшей молодости. Стоя у гусениц экскаватора, он решил, что не будет участвовать в разведке Унакана.
Сверху осторожно приоткрылась дверь, Петелин филином повертел головой по сторонам и опасливо, бочком, начал спускаться по лестнице. Пухов погрозил ему кулаком и, взявшись за металлические поручни, взбежал в кабину.
Глава двадцать шестая
Пунктир времени
✓ Установлены дипломатические отношения с Катаром.
✓ В Сарыозеке произведен подрыв первой партии советских оперативно-тактических ракет ОТР-22.
✓ Утвержден новый Примерный устав колхозов, призванный служить возрождению их кооперативной сути.
✓ Разгон многотысячного митинга во Львове.
✓ У стадиона «Динамо» прошел митинг Московского Народного фронта.
✓ В Чимкенте зарегистрирован первый кооперативный банк.
✓ Б. Ельцин избран в общественный совет по созданию Мемориала жертвам сталинских репрессий.
✓ В Ленинграде представители 7 республик, 40 городов, 70 организаций создали координационную группу содействия образованию Народного фронта СССР.
✓ К космическому комплексу «Мир» запущен очередной корабль «Союз ТМ-6» с международным экипажем на борту.
В середине января Рощин с Перелыгиным улетели в Москву. На дозаправке в «Толмачево» объявили задержку по техническим причинам, а спешащим предложили вылететь через двадцать минут другим бортом. По традиции людей, обреченных торчать в самолете восемь часов, оба были слегка навеселе.
– Где начинается «Аэрофлот», кончается порядок, – сплюнул Рощин. – Полетели! Не сидеть же тут до утра! – Его душа требовала движения.
Другим бортом оказался пролетающий из Улан-Удэ старикан ИЛ-18. Отступать было поздно, и они, чертыхаясь, поднялись в полупустой салон, выбрав места в хвосте, где несколько кресел отделялись складывающейся стенкой с иллюминатором. Почуяв компанию, к ним примкнул худощавый усатый очкарик из Новосибирска. Увидев развернутые свертки с мясом и рыбой, он тут же извлек из дипломата бутылку коньяка. «…Время в пути семь часов тридцать пять минут, – сообщил приятный голос из динамика. – Командир корабля и экипаж желают вам приятного полета».
– Влипли на плюс три с половиной часа, – зло буркнул Перелыгин.
– Мужики! – Глаза Рощина блеснули веселым азартом. – Мы шагнули назад из эры реактивных двигателей в эпоху небесных тихоходов. Вкусим радость спокойного течения времени, ибо каких-нибудь тридцать лет назад нам пришлось бы корячиться на перекладных несколько дней. Наливай! – скомандовал он очкарику. – Извлечем пользу из неожиданностей бытия.
В половине третьего ночи, галдя, они долго прощались у трапа со стюардессой Наташей. Очкарик зачем-то выпросил у нее телефон и норовил поцеловать руку.
– Время, – уныло констатировал Перелыгин, – ни туда, ни сюда.
– А по кофейку! – заорал очкарик. – Здесь замечательный бар.
Несмотря на ночь, в баре было шумно и стоял духовитый аромат хорошего кофе. Пустовали только высокие стулья у стойки. Из магнитофона «Тембр» нежно прощалась с неизвестным бамбино Миррей Матье. Перелыгин почувствовал щемящую близость большого города.
– Пап-прашу па-автарить! – потребовал очкарик, опрокидывая очередную рюмку когда песня закончилась.
Девушка за стойкой улыбнулась: эти трое глушили дорогой коньяк и, похоже, никуда не спешили. Она щелкнула переключателем, и француженка запела снова.
– Выпьем за дороги, которые мы выбираем, за движение… – Рощин мотнул головой. – За тех, кто в пути, за скитальцев и странников. За всех, кого тошнит от однообразия порядка. Достойный мужик должен перемещаться в пространстве и дубить шкуру испытаниями.
– Пра-а-ль-но, – выпятив подбородок, погрозил кому-то пальцем очкарик. – Ребята, осенью я, железно, к вам. Нужны перемены! Ведь это ж надо! Живешь – и ни одного поступка! Ни одной ошибки! Все посередке. – Он сокрушенно снял очки, поморгал близорукими глазами, сдавил пальцами переносицу. – Моя жизнь – сплошная ошибка, но я – не слабак, я знаю, что надо делать. – Сейчас ему казалось, повстречай он этих парней раньше, вся жизнь могла повернуться иначе. – Знаю! – Он опять погрозил пространству пальцем, нацепил очки, оглядел всех с недоумением и, сдвинув брови, крикнул: – Па-апрашу коньяк и павт-тарить!
Девушка опять щелкнула и, разливая коньяк, сказала: