А когда бинты сняли, Стиви поняла почему. Я похожа на Франкенштейна, подумала она. Или на чудовище, которое пугает малых детей на День Всех Святых. Всегда ее красота казалась ей чем-то само собой разумеющимся, а теперь, так жестоко изуродованная, она ощутила ужасное чувство потери. Ей казалось, словно Милая Стиви Найт исчезла, оставив вместо себя кого-то другого, еще не вполне проявившегося.
Мужчина, стоявший возле кровати Стиви, выглядел так, будто только что сошел с яхты. У него было обветренное, загорелое лицо, хотя стояла зима. Его густые серебряные волосы были острижены не по-модному коротко, и все-таки этот стиль шел к его энергичным чертам лица – высоким скулам, орлиному носу и поразительно красивым карим глазам. В синем кашемировом блейзере и серых, ладно сидящих брюках он казался здесь пришельцем из другого мира.
– Так какие же черти занесли вас сюда, Стиви Найт? – спросил он сочным баритоном.
– А кто хочет это знать?
– Бенджамин Хокинс, доктор медицины, к вашим услугам.
– Вы не походите на остальных докторов. Он засмеялся:
– Потому что я не такой, как они. Я пластический хирург, Стиви. Я приехал посмотреть, что могу сделать с вашим милым личиком…
– А вы выглядите недешево, – заметила она, не зная, что она может теперь себе позволить, а что уже нет.
– Так оно и есть, – засмеялся он снова, – но для вас это не будет стоить ни цента.
– Благотворительность? – поинтересовалась она с металлом в голосе.
– Вовсе нет. Один день в неделю я работаю бесплатно. Немного в духе Робин Гуда. Вы ведь не захотите лишить меня этого удовольствия, Стиви? Ведь я знаю, как важно для вас ваше лицо.
– Откуда вы знаете? – спросила она. – И не говорите мне, что читаете журналы мод.
– Я их и не читаю, – улыбнулся он, – но я видел ваше прекрасное лицо по меньшей мере на полдюжине обложек. Ведь это моя профессия запоминать красивые лица, Стиви. Особенно когда мои пациенты показывают на них и просят сделать ног или скулы как у вас.
– Правда?.. Мой нос… и скулы?
– Правда. – Кончиками пальцев он коснулся безобразно вздувшегося шрама, который пересекал ее щеку. – Я могу вернуть вам красоту, – просто сказал он.
Хотя Стиви и повидала множество хвастунов и пустомель, почему-то она поверила, что Бен Хокинс был человеком другого сорта, который мог и умел держать свое слово. Она поняла, что он ждет ее ответа.
– В чем дело? – спросил он. – У вас возникают сомнения, Стиви? Я могу объяснить, в чем будет заключаться хирургия, если хотите…
– Нет, – ответила она.
– Так в чем же дело? – осторожно настаивал он. – Вы боитесь?
Она кивнула, признавая свою слабость, простая и уверенная манера держаться пришедшего к ней человека располагала ее к этому.
– Я всегда боялась докторов и больниц. И никогда еще мне не представлялось повода изменить свое мнение.
– Не скажу, что осуждаю вас, – согласился Бен. – И мне очень жаль, что у вас накопился такой печальный опыт.
Стиви заметила, что Бен не обиделся на ее замечания по поводу его профессии, и почувствовала симпатию к нему за это.
– И все же, – добавил он, – если вы справитесь с вашим страхом на некоторое время, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Я хорошо делаю все, за что берусь, Стиви… очень хорошо. И думаю, что вы не пожалеете и будете рады, что воспользовались такой возможностью.
И она решилась довериться ему.
Через несколько дней, в семь утра, ее отвезли на частной санитарной машине в клинику Бена на Парк-авеню. По дороге она увидела голубое небо, почувствовала на лице лучи зимнего солнца. Какими драгоценными были для нее эти моменты, насколько свежими и новыми. Почему никогда раньше она не замечала, как целителен может быть глоток морозного воздуха, как радует и поднимает дух нежное прикосновение солнца?
Ничего подобного Стиви прежде не видела, клиника скорей напоминала роскошный отель, чем госпиталь. Приемная была устлана толстым темно-вишневым ковром из шерсти и обставлена красивой мебелью, представлявшей собой эклектическую смесь из настоящей старины и искусной стилизации. Стены были выкрашены в нежно-розовый цвет и увешаны картинами с идиллическими пейзажами Англии. Персонал Бена – медсестра, занимающаяся приемом пациентов, и сиделки – были привлекательными и вышколенными, словно подчеркивая тему идиллии и красоты. Стиви невольно отметила, насколько по-иному ощущаешь себя в таком окружении, и подумала, почувствовали бы бедные, измученные души из Бельвю какую-то надежду или, по крайней мере, уменьшилась бы их угнетенность, окажись они в таком месте, как это.
Помня о боязни Стиви, Бен махнул сиделке со словами:
– Я приготовлю эту пациентку сам, мисс Эплби.
Вручив Стиви розовое хлопчатобумажное платье и дождавшись, пока она переоденется в небольшой, прекрасно оборудованной гардеробной, он сказал:
– Ну, сейчас мы сделаем вот что, Стиви. Через десять минут вы заснете, я прослежу за тем, чтобы вы не испытывали никаких неудобств. Мне потребуется два часа, чтобы исправить повреждения на этом милом лице… А затем вы насладитесь приятным, долгим сном в одной из моих собственных комнат. Как вы находите такую программу?
Стиви кивнула. Бен ободряюще сжал ее плечи.
– Хорошо. Тогда начнем.
Через несколько минут Стиви лежала на узком столе, окруженная фигурами в масках и балахонах и дожидалась начала операции. Когда появился Бен, он махнул рукой Стиви, словно напоминал о какой-то общей их шутке, и внезапно холодная, стерильная комната потеплела. Однако, когда медсестра начала закреплять ограничители движения, привязывавшие ее руки к столу, Стиви вскрикнула.
– Это делается для вашего же блага, дорогая, – успокоила ее медсестра. – Мы вовсе не хотим, чтобы вы поранили себя, когда доктор Хокинс будет работать.
– Совершенно верно, мисс Эплби, – вмешался Бен, снимая мягкие и удобные полотняные ленты. А Стиви он сказал: – Я понимаю, что вы испытываете, Стиви, но это необходимо. В конце концов, – добавил он шутливым тоном, – мы ведь не хотим, чтобы вы размахнулись и дали мне оплеуху как раз в тот момент, когда я буду выполнять лучшую часть своей работы. Ну, а если мы подождем, пока вы не заснете… Это вас устроит, Стиви?
Стиви согласилась, с каждой минутой доверяя Бену все больше и больше. Она знала, что он знаменитый хирург, и все-таки обращался он с ней с неизменным уважением, щадил ее чувства. Когда анестезиолог вставила ей в руку иглу, она посмотрела в темные глаза Бена; снотворное по капле просачивалось в ее вены, а она была уверена, что он улыбается ей через маску. Последнее, что она слышала, это его звучный, нежный голос, говоривший: «Все будет в порядке, Стиви. Обещаю, что буду очень заботиться о вас…»