заплакала, мне стало страшно. Она вышла из-за стены, такая высокая и прекрасная, а с ней еще одна, тоже молодая и красивая. Они начали утешать меня, и мне захотелось пойти вместе с ними за стену, когда я услыхала, что там на башне поют, но они сказали, что туда нельзя. Когда мне будет тринадцать лет, я смогу к ним вернуться и жить с ними. На них были белые одежды до колен, руки и ноги голые, а волосы совсем короткие. Они красивее, чем все люди у нас тут. Они проводили меня от Монте Верита до тропы, откуда я уже могла найти дорогу. А потом они ушли. Я рассказала все, что знаю.
Старик, когда закончил, перевел взгляд на лицо Виктора, стараясь угадать его реакцию. Виктор сказал мне, что его поразила искренняя вера, которая, должно быть, звучала в рассказе девочки. Она, очевидно, заснула, и ей приснился сон, а она приняла этот сон за явь.
— Мне жаль, но я не могу поверить рассказу девочки. Она все это вообразила, — сказал Виктор старику.
Девочку снова позвали, что-то ей велели сделать, и она тут же выбежала из дома.
— Там, на Монте Верита, ей подарили поясок из камней, — сказал старик. — Ее родители спрятали его, подальше от беды. Девочка пошла попросить их дать его ей, чтобы показать вам.
Через несколько минут девочка вернулась и положила на ладонь Виктора поясок, довольно короткий, которым можно было опоясать лишь очень тонкую девичью талию или же повесить его как украшение на шею. Камни, похожие на кварц, были вырезаны и обточены вручную и благодаря полым бороздкам плотно входили один в другой. Работа была тончайшая, даже, можно сказать, изысканная, и ее никак нельзя было принять за грубые ручные поделки крестьян, над которыми трудились в деревнях зимними вечерами. Виктор молча вернул его девочке.
— Она могла найти его где-нибудь в горах, — сказал он.
— У нас такие украшения не делают, — ответил старик. — Ни в долине, ни даже в наших городах, где я бывал. Девочке подарили этот поясок, как она тебе сказала, обитательницы Монте Верита.
Виктор понимал, что спор ни к чему не приведет. Упорство этих людей было неодолимо, а суеверия не поддавались человеческой логике. Он только спросил, может ли он остаться в деревне еще на сутки.
— Ты можешь жить здесь сколько захочешь, — сказал старик и добавил: — Пока не узнаешь правду.
Постепенно соседи стали расходиться, настал обычный спокойный день со всеми его заботами, словно ничего и не случилось. Виктор снова отправился в горы, на этот раз к северному склону. Он прошел совсем немного и вскоре понял, что хребет неприступен и на него не подняться без помощи опытного проводника и соответствующей экипировки во всяком случае. И если Анна пошла этим путем, здесь ее ждала верная смерть.
Он вернулся в деревню, которая находилась на восточном склоне, когда солнце уже оттуда ушло. Войдя в комнату, он увидел, что ему оставлен ужин и его матрац заботливо расстелен на полу перед очагом.
Он был измучен и так устал, что не мог есть. Он бросился на матрац и тут же заснул. Наутро он встал рано, снова поднялся на Монте Верита и просидел там весь день. Он ждал, напряженно вглядываясь в прорези окон, пока яростное солнце много часов подряд нещадно жгло скалу, а потом закатилось на западе; и по-прежнему ничто не зашевелилось за стеной, никто не вышел к нему. Он вспомнил о человеке из деревни, который несколько лет назад сидел и ждал здесь три месяца, день за днем, ночь за ночью. Виктор не знал, на сколько хватит его и достанет ли у него сил и терпения, как у этого человека.
На третий день в полдень, когда солнце припекает всего сильней, он почувствовал, что больше не в силах переносить эту сумасшедшую жару, спустился в лощину и лег там в блаженной прохладе под уступом скалы. Изнуренный напряженным ожиданием и отчаянием, которое теперь захлестнуло его всего, он уснул.
Проснулся он как от толчка. Стрелки ручных часов показывали пять вечера, в лощине уже было прохладно. Он выбрался наверх и поглядел на скалу, золотую в лучах закатного солнца. И вдруг он увидел ее. Она стояла у стены, на выступе окружностью всего в несколько футов, а под ней отвесная скала обрывалась в бездну на тысячу футов глубиной или того глубже.
Она ждала там, глядя на него, и он бросился к ней с криком: «Анна… Анна!» Он сказал мне, что услышал свои рыдания и подумал, что у него вот-вот разорвется сердце.
Когда он наконец подошел ближе, то понял, что ему не дотянуться до нее. Их разделяла глубокая пропасть, крутой обрыв. Анна находилась от него в каких-то двенадцати футах, а он не мог до нее дотронуться.
— Я застыл на месте и смотрел на нее не отрываясь, — сказал Виктор. — Говорить я не мог. Что-то сдавило мне горло. И я чувствовал, как слезы текут у меня по щекам. Я плакал. Я считал, что она погибла, поскользнулась где-нибудь на горной тропе и разбилась, а теперь она живая стояла передо мной. Обычные слова не приходили. Я попытался спросить: «Что случилось? Где ты была?» — сознавая бессмысленность этих расспросов. Глядя на нее, я вдруг понял с убийственной, жестокой ясностью, что все это правда, все, что говорили старик и девочка, что это вовсе не их фантазии, не суеверия. И хотя в тот момент я не видел никого, кроме Анны, монастырь вдруг ожил. Сверху из оконных щелей на меня смотрело бог знает сколько глаз, все они следили за мной. Я ощущал их близость даже сквозь стены. Это была какая-то потусторонняя жуть, но я знал, что все со мной происходит в реальном мире.
Голос Виктора стал срываться от напряжения, руки снова дрожали. Он взял со столика стакан с водой и всю ее с жадностью выпил.
— На Анне было незнакомое мне платье, — сказал он. — Что-то вроде рубашки, как туника до колен, подпоясанная пояском из камешков, точно таким же, как тот, что показывала мне девочка. Ноги босые, руки обнаженные. Но что меня больше всего испугало, так это ее волосы, коротко обрезанные, как у меня или у тебя. Это странным образом изменило ее лицо, оно выглядело моложе, но почему-то сделалось ужасно строгим. Затем она заговорила со мной. Сказала так естественно, будто ничего не произошло: «Виктор, милый, я хочу, чтобы ты вернулся домой. Не нужно больше обо