— Там никого нету, все по домам, пируются, — сказал себе Вася, смотря меж двух деревянных полосок в черноту степи, — там темно, но нестрашно. Страшно в Эдеме, где светло как раз.
Кивнул, одобряя собственную логику. Ступил в черную степь и тихо притворил калитку, повернул ручку, как была.
57. ТАНЕЦ МАСТЕРА
«Эдем» лежал смятой кучей белой бумаги, в которую когда-то заворачивали пирожки, жирные, и теперь прозрачно желтеют грани и наливается красным крыша, следами от выдавленного повидла. Было вкусно, а после съедено и скомкано, брошено на песке под темными тучами. И вокруг одна темнота. Даже звезды скатились на края неба, чтоб «Эдем» светился один, под тучами над макушкой. Через желтые стекла сочился жирок света, не слишком ярко, потому что тяжелые шторы.
Вся яркость — внутри. И темнота. В банкетном зале темнота прошивалась лучами и вспышками, ее прокалывала музыка, качала, но не могла разбить полностью.
— Интим! — сказал Яков Иваныч навстречу Витьке и позеленел синим лицом, подмигнул чернеющим глазом. Подхватил за рукав, увлекая к одному из столиков.
Витька припомнил свое «а где же я главный», когда увидел, за их столиком никого и накрыто на двоих. Два стула для них, два пустые, может, для девчонок, что прибегут попозже, дотанцевав до обнаженных тел на залитом светом подиуме. Во вспышечной темноте показывались и пропадали соседние столы. Витька пытался разглядеть, стараясь не слишком крутить головой. За одним столом — трое мужчин, холмами, пока еще неподвижными, у одного сверкают очки, у другого — зубы. То ли много золотых, то ли чаще всех улыбается. Третий просто темен над сугробом рубашки.
За другим столом — шумная компания, а всего-то трое: дама, одетая, казалось, лишь в собственный громкий голос, тихая девочка, неразличимая за обнаженной извитой спиной соседки и мужчина при них, с развернутыми плечами, с лицом, уложенным в подбородок, насупленным, но видимо, просто осанка, о таких говорят — кол проглотил. Их темнота сверкала голыми плечами и спиной шумной женщины да иногда, когда тихая девушка поворачивала голову, по темным волосам скользил золотой блик, что-то там было на прическе — лента или цепочка.
Третий стол накрыт и пуст. Как остров, который с корабля уже виден, но еще не сошли на берег, не ступили, выворачивая песок сапогами, круша заросли кривыми мачете и вспугивая тропических птиц. Спящий стол ждал.
— Девоньки после сядут, выпьют маленько, много-то я им не разрешу, так вот, — голос Яши мешался с запахом его дыхания: дорогой табак, освежитель и что-то еще, чуть заметное под мятой, душное, как ночная гроза, — ну, посиди пока, поглянь на красавиц. Будешь снимать?
— Свет плохой.
— Ну да, ну да, но сам понимаешь…
Витька смотрел на пару девушек, что скользили на подиуме, поворачивались, переплетались, рассыпались на отдельные тела. Были, как резиновые игрушки в витрине, такие гладенькие и ненастоящие, что и не хотелось их. «Разве в ванну и попищать, нажимая» — подумал, ерзая на вогнутом сиденье стула, и развеселился. Держаться настороже было как-то ни к чему и незачем. Все вокруг летало цветным теплым снегом и в высокой хрустальной посудине шли в затылок друг другу шампанские мурашки. Витька знал, сейчас выпьет, нальет еще, уже пьян музыкой и вспышками света сквозь темноту, синхронными движениями тел на сцене и сверканием голых плеч за соседним столиком. Было весело и скучно одновременно. Весело от внешнего, что веселило намеренно, музыкой и светом, обещанием известного, идущего до конца. И скучно от того, что виденное ничем не отличалось от телевизионных и реальных гламурных шабашей. Держа у рта край прохладного стекла, прикидывал, кто первым из-за столиков прорвет нарочитую изысканность, крикнув, пойдет в пляс, упадет, подламывая ногу, или убежит в коридор, блюя на ходу дорогими фруктами и крабами. Припомнилась сцена из «Калины красной» о том, что «народ к разврату готов» и как он смеялся, не понимая до конца всей силы этой мгновенной притчи из нескольких слов и картинки. И сколько живет, наверное, столько и будет понимать в ней еще и еще.
— Что, братуха, кривишься? Не нравится? — музыка гремела и Яша кричал, вроде чтоб услышанным быть, но глаза сверкнули темнотой.
Витька подумал, правильно барин злится, сил вложил, а не смог сделать своего, такого, чтоб драло душу когтями. Может, надо не только силы вкладывать, но и душу? А есть она у него? Захотел было просто покивать и улыбнуться, мол, все красиво. И даже по руке, лежащей клешней на скатерти, похлопал бы. Но что-то поднималось внутри веселое и злое. Вдруг понял, если будет жив, это теперь навсегда, веселое бешенство от бездарности и бесталанности. И прокричал над хрустальным стеклом в ухо Якову:
— Херню ты сделал!
И не отвел глаз от мгновенно упавшего в темноту лица собеседника. Мурашки шампанского бродили внутри, деловито зажигая точки хмеля. Яшины кулаки на скатери шевелились. Или это свет мигал…
— А ну, пойдем.
— Выйдем, что ли?
— Дыхнуть воздуху, — и поманил, поднимаясь, — не ссы, пошли, тут шуму много.
Проходя мимо стола провел легко по голой спине сидящей дамы, она выгнулась кошкой, подставляясь и рассмеялась хрипло. Стала подниматься, но барин нажал легонько на плечо, извиняюще развел руками, — по делу идут.
В пустом коридоре музыка бубнила, будто ей заткнули рот, но не смогли заставить молчать. Яков шел, набычившись, быстро. Замедлил шаги лишь у номера Наташи, взялся за ручку, но решая лицом — не смешивать двух дел, отпустил и двинулся дальше, сказав только:
— Снова накидалась, пьянюга.
Распахнул дверь в конце коридора и свежий ветер схватил их за горячие лица.
— Сюда иди, не дует и холодок.
Ступили на узкую веранду, прошли в темноте, посыпанной остатками света из-за плотных штор, за поворот и встали напротив моря. Витька огляделся, ожидая резких порывов ветра. Но маленький закуток, со всех сторон защищенный поворотами стенок, был тихим. Яша чиркнул зажигалкой, затянулся, будто ел сигарету, с вкусным удовольствием. Сунул пачку Витьке:
— На. Рассказывай, что я сделал плохо? Чем хуже-то? А? Назови, хоть чем?
Витька не стал курить. Положил на перильце руку с сигаретной пачкой и стал говорить, сжимая тонкий картон в такт словам, со злостью и раздражением:
— Не хуже! В том и дело! Ты сделал все, как кто-то! Ну да, как первое оно и годится. Но ты взрослый мужик! У тебя тут, блин, царство целое и голова на плечах есть. Зачем повторяешь, копируешь зачем? Телевизора насмотрелся? Ну, выдрессировал девочек, ну, банкеты, зал спортивный. Ты знаешь, сколько такого добра везде? А где твое? Личное где, ахнуть в людей, чтоб заплакали? А потом еще год в слезах просыпались, от снов!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});