внутреннюю свободу, которую она искала.
Незащищённость — это не страшно
Безопасность — это по большей части предрассудок. Она не существует в природе, и дети в целом не испытывают её. Избегать опасности в долгосрочной перспективе не безопаснее, чем подвергаться ей. Жизнь — это либо дерзкое приключение, либо ничто.
Хелен Келлер
Однажды Аджан Чаа показал нам прекрасную китайскую чашку. «Для меня эта чашка уже разбита. Поскольку я знаю её судьбу, я могу полностью наслаждаться ей здесь и сейчас. Когда же её не станет, её не станет». Когда мы понимаем истину незащищённости и расслабляемся, мы освобождаемся.
Разбитая чашка помогает нам видеть сквозь нашу иллюзию контроля. Когда мы посвящаем себя воспитанию ребёнка, развитию бизнеса, созданию произведения искусства или исправлению несправедливости, мы получаем свою долю неудач и успехов. Это бескомпромиссное учение. Клиника в Косово, в которой работала Эмили, сотрудница гуманитарной организации, сгорела дотла, однако она начала всё заново. Она знает, что её работа — в том, чтобы помогать людям, невзирая на удачи и потери. Когда Роза, учительница математики, потеряла своего самого перспективного ученика — он погиб во время перестрелки между бандами, — её сердце было разбито. Однако она не жалеет, что давала ему частные уроки, и сейчас, чтобы почтить его память, даёт частные уроки ещё нескольким ученикам.
Мы можем лишиться своего любимого горшка при обжиге, альтернативная школа, в создание которой мы вложили так много труда, может закрыться, бизнес, который мы только начали, может прогореть, у наших детей могут возникнуть проблемы, неподвластные нашему контролю. Если мы будем сосредоточиваться лишь на результатах, это опустошит нас. Однако если мы знаем, что чашка уже разбита, то можем полностью отдаться процессу, создать то, на что способны, и довериться глобальному процессу самой жизни. Мы можем планировать, заботиться, ухаживать и давать свой ответ. Однако мы не можем контролировать. Мы просто делаем вдох и открываемся тому, что разворачивается, где бы мы ни были. Это глубинный сдвиг от цепляния к отпусканию. Сюнрю Судзуки сказал: «Когда мы понимаем истину непостоянства и находим в ней своё самообладание, мы оказываемся в нирване».
Когда кто-нибудь спрашивал Аджана Чаа о просветлении, о том, что происходит после смерти, исцелит ли медитация от болезней и могут ли люди с Запада практиковать буддийские учения, он улыбался и говорил: «Здесь есть неопределённость, не так ли?». Чогьям Трунгпа называл эту неопределённость отсутствием опоры. Мудрость неопределённости позволяла Аджану Чаа просто оставаться расслабленным. Его окутывала атмосфера невероятной лёгкости. Он не задерживал дыхание и не пытался манипулировать событиями. Он отвечал на насущную ситуацию. Когда старшая монахиня с Запада покинула буддийский монастырь, чтобы присоединиться к миссионерам из христианского движения второго рождения, а затем вернулась в монастырь и попыталась обратить в свою новую веру старых друзей, многих это расстроило: «Как она могла так поступить?». Люди были в замешательстве и спросили о ней Аджана Чаа. Он рассмеялся и ответил: «Может быть, она права». Когда он произнёс эти слова, все расслабились. Однако даже среди неопределённости Аджан Чаа был способен действовать. Он мог планировать строительство большого монастыря и курировать сеть из более чем сотни монастырей, созданных его монахами. Он мог проявлять решительность, требовательность и строгость, дисциплинируя монахов, когда те вели себя неподобающим образом. Однако во всех его действиях было ощущение простора, словно через минуту он мог повернуться к вам, улыбнуться, подмигнуть и сказать: «Здесь есть неопределённость, не так ли?». Он был живым примером секрета жизни, описанного в «Бхагавадгите»: «поступать хорошо без привязанности к плодам своих действий».
Доверие, которое выражал Аджан Чаа, приходит тогда, когда наше сознание покоится в вечном настоящем. «Если посмотреть оттуда, где я сижу, — говорил он, — никто не приходит и никто не уходит. Когда покоишься на срединном пути, нет ни сильных, ни слабых, ни молодых, ни старых, ни рождённых, ни умирающих. Это и есть необусловленное. Сердце свободно». Древние мастера дзен назвали это освобождением доверчивого ума. Как мы достигаем этой мудрости? В текстах традиции дзен говорится: «Жить с доверчивым умом значит жить без тревоги о несовершенстве». Мир «несовершенен». Вместо того чтобы пытаться сделать его совершенным, мы расслабляемся и покоимся в неопределённости. Тогда мы можем действовать с состраданием и сделать всё, на что способны, без привязанности к результату. Мы можем привнести бесстрашие и доверие в любые обстоятельства.
Когда Чес пришёл к буддийской практике, интернет-компания, в которой он работал, оказалась в сложной ситуации. Его брак казался безрадостным. Кроме того, он по-прежнему страдал от последствий своего детства, проведённого рядом с отцом, страдавшим от затяжной депрессии. Он ждал, что медитация поможет ему справиться с тревогой о будущем, с опасениями относительно брака и восстановить контакт с самим собой.
Чесу также было свойственно глубоко мистическое ощущение мира. Один из самых важных моментов его взрослой жизни был связан с его сном о Кэти, его младшей дочери. Когда Кэти было четыре года, она была госпитализирована с вирусным менингитом и впала в кому. Чес и его жена проводили у её постели дни напролёт. Доктора говорили о её шансах на выздоровление с большой осторожностью. Через пять недель непрерывного волнения Кэти явилась Чесу во сне и сказала: «Не волнуйся, папа, всё в порядке». Когда на следующее утро Чес вошёл в палату Кэти, она открыла глаза и улыбнулась ему. Сейчас Кэти — здоровый подросток.
Чес несколько раз видел проблески истины о существовании благодати, запредельной любым нашим планам. Обучение медитации вновь пробудило его доверие к самому себе. Благодаря внимательности его стресс снизился и он начал чувствовать, как открываются его тело и чувства. Чес рассказал, что во время одной из сессий почувствовал своё тело длинной, грациозной ламинарией, колышущейся в морской глубине. Его чувства безвыходности и тревоги трансформировались в мгновения интереса, любопытства и признательности. Он меньше волновался и больше присутствовал в настоящем — как выразился он сам, стал более «сочным». «Отпуская страхи, я словно снимаю пальто своего „я“. Когда возникают мысли и проблемы, которых я не могу решить, они не прилипают ко мне. Я покоюсь в доверчивом уме, как ламинария в океане». Чес говорит, что время от времени забывает об этом, и тогда чувство незащищённости возвращается. Им овладевает волнующийся ум. Оставаться ли ему в этом браке? Оставаться ли на работе в такой неопределённой ситуации? Но потом Чес вспоминает сон о своей дочери, расслабляется и доверяется незнанию. «Если быть до конца честными, любая работа и любой брак ненадёжны», — говорит он.
Прошло восемь лет, и Чес по-прежнему женат