сидел и рисовал иллюстрации к детской книжке о терпимости, и тут этот незнакомец… практически незнакомый человек… которого он видел, может быть, раз или два из окна, но которого он совсем не знает… Теперь этот незнакомец говорит о том, что все должны действовать сообща, и Лэссер спросил его, что он имеет в виду.
— Вашу мать, — ответил сосед.
— Мою мать?
— В каком смысле? — спросил Лэссер.
— Мы хотим убрать ее, мистер Лэссер.
— Почему?
— Таково желание всех соседей, мистер Лэссер.
— Но я этого не хочу, — сказал Лэссер.
— Послушайте, мистер Лэссер, вас не спрашивают, — сказал сосед и дал понять, что соседи все продумали, и теперь Лэссеру не открутиться.
Они все читали об убийстве отца Лэссера и в одной из газет упоминалось, что тот, кто нанес удар топором, должен был обладать «силой сумасшедшего» или еще что-то в этом роде, как любят писать газетчики, и это натолкнуло их на мысль. Они собрались, поговорили и решили пойти в полицию и сказать, что они видели, как Эстелла Лэссер выходила из дома около полудня в пятницу третьего января, в день, когда ее муж Джордж был убит в подвале жилого дома.
— Но это неправда, — возразил Тони Лэссер.
— Возможно, но два человека согласны присягнуть, что она выходила из дома.
— Моя мать скажет, что она не выходила.
— Ваша мать сумасшедшая.
— Я скажу, что она не выходила, — сказал Лэссер.
— Все знают, что вы ни на шаг не отойдете от дома, — сказал сосед.
— Какое это имеет отношение?..
— Вы думаете, онн поверят человеку, который боится высунуть нос из дома? Вы думаете, они поверят ему, а не двум нормальным гражданам?
— Я нормальный, — сказал Лэссер.
— В самом деле? — спросил сосед.
— Убирайтесь из моего дома, — сказал Лэссер свистящим шепотом.
— Мистер Лэссер, — невозмутимо продолжал сосед, — все уладится наилучшим образом, если мы все будем действовать согласовано. Мы никому не хотим ничего плохого, мы просто пытаемся убрать женщину, настоящего маньяка…
— Она не маньяк, — воскликнул Лэссер.
— …маньяка, мистер Лэссер. Единственное, чего мы хотим, это удалить ее из нашего квартала и отправить туда, где ей место. Мы решили так: либо вы добровольно поместите ее в больницу, мистер Лэссер, либо вы добьетесь того, что ею заинтересуется полиция, власти, что ей начнут задавать вопросы. Вы думаете, она выдержит допрос с пристрастием, мистер Лэссер? Так как, поладим?
— Она никого не трогает.
— Она у нас поперек глотки, мистер Лэссер, и нам осточертело извиняться за маньяка, который живет в нашем квартале.
— Но она никого не трогает, — повторил Лэссер.
— Мистер Лэссер, хватит болтать. Послушайте. Мы даем вам срок до утра понедельника. Решайте. Если к тому времени вы сообщите нам, что вы договорились с кем надо и вашу мать заберут в больницу, прекрасно, мы пожмем друг другу руки и выпьем за хорошие отношения. Если же вы ничего нам не сообщите к этому сроку, мистер Лэссер, то мы пойдем в полицию и скажем, что ваша мать не была дома в тот день, когда был убит ваш отец. И пусть они сами расследуют.
— Я н… н… не хочу кофе, — пробормотал Лэссер.
Карелла не обратил внимания на его возражения. Когда принесли кофе, они спросили его, какой он любит — черный или со сливками, и Лэссер ответил, что он пьет черный. Сколько кусочков сахара, спросили его, и он сказал, что пьет без сахара. Он хочет вернуться домой, к матери, сказал он. Он не должен был оставлять ее одну на такое длительное время.
— Мистер Лэссер, — спросил Карелла, — а что, если бы мы поверили вашему заявлению?
— Какому заявлению?
— Что вы убили отца.
— А, это.
— Допустим, что мы поверили бы вам, допустим, что вы предстали бы перед судом и вас осудили бы…
— И что?
— Мистер Лэссер, а кто бы тогда заботился о вашей матери?
Лэссер смешался.
— Я не подумал об этом, — сказал он.
— Выходит, хорошо, что мы вам не поверили?
— Да, наверное, так
— Мы пошлем с вами полицейского, он проводит вас, мистер Лэссер, — сказал Хейвз. — Как только вы допьете кофе…
— Я могу сам добраться до дома.
— Мы знаем, что вы можете, сэр, — мягко сказала Хейвз, — но мы хотели бы…
— Я могу взять такси, — сказал Лэссер.
— Вы не причините нам никаких хлопот, поверьте, — сказал Хейвз. — Мы вызовем нашу машину по радио…
— Я возьму такси, — сказал Лэссер. — Я приехал сюда на такси. Я… я… я не хочу, чтобы полицейская машина подъехала… к моему дому. Довольно уже было визитов полиции с тех пор… с тех. пор, как умер мой отец. — Лэссер сделал паузу. — Он был неплохим человеком, поверьте. У меня… никогда не было к нему любви, я… я должен признаться, что не мог заплакать, когда узнал, что он… он… у… умер, слез не было, но он был неплохим человеком. Он послал меня в хорошую школу и поместил маму в частную клинику, он был совсем неплохим человеком.
— Откуда он брал средства на это, мистер Лэссер? — внезапно спросил Хейвз.
— Средства на что?
— На школу. На клинику.
— Он служил в другом месте в то время, там больше платили, — сказал Лэссер, пожав плечами.
— Как это? Вы хотите сказать, что он не был привратником в 1939 году?
— Он был, но в лучшем доме. Не в районе трущоб.
— Где же?
— В деловой части города, — сказал Лэссер.
— Где именно?
— Гэннинг, 1107. Вы знаете этот район?
— Думаю, что да, — сказал Хейвз. — Это в финансовом… — и оборвал себя на полуслове. — Так говорите, Гэннинг, 1107.
— Да. .
— Ваш отец был привратником в доме 1107 на Гэннинг-стрит в 1939 году?
— Да, а что?..
— Стив, — сказал Хейвз, — Сигги Рур служил в компании «Кэвано и Пост» в 1939 году.
— И?
— Ее контора находится на Гэннинг, 1107,— сказал Хейвз.
Сигмунд Рур еще не вставал с постели, когда детективы постучали в его квартиру. Он спросил: «Кто там», и они ответили: «Полиция». Он пробормотал что-то, они не разобрали что, и подошел к входной двери. Он накинул поверх красной в полоску пижамы синий халат с замысловатым** рисунком и завязал пояс.
— Что опять? — спросил он. — Снова гестаповские приемы?
— Всего несколько вопросов, мистер Рур, — сказал Карелла. — Не возражаете, если мы зайдем?
— Как будто вам не все равно.
— Конечно, не все равно, — ответил Хейвз. — Если бы вы возражали, мы, возможно, арестовали бы вас, отвезли в участок, посадили. А если вы не возражаете, то мы мирно и по-дружески побеседуем, без всяких обвинений и контробвинений.
— Да уж, по-дружески, — сказал Рур и провел их в