Запрокинув руки за голову, Оден разглядывал облака. И шевелил пальцами на ногах.
— Не помешаю? — я присела рядом.
— Ты? Никогда.
Вдвоем на облака смотреть интересней. Вон то, огромное, похоже на зефирный замок. А за ним конская голова тянется, точно желает отхватить кусок облака.
— Я не предавал, — Оден щурился, и от глаз разбегались тонкие морщинки.
— Я знаю.
— И жалеть меня не надо.
— Не буду. Я просто вот…
Лежу. Смотрю на небо сквозь кружево листвы, наслаждаюсь последним теплом. Скоро осень, а за ней зима. И я стану сонной, неповоротливой.
— Эйо… то, что он сказал…
Было ложью, но боюсь такой, в которую поверят многие.
— Это не случайность, — он перевернулся на бок и попросил. — Не убегай. Нам надо очень серьезно поговорить.
Полагаю, не только о сегодняшнем происшествии.
— Я не мог понять, почему Король разрешил этот брак. Стой, — Оден перехватывает мою руку. — Постарайся выслушать, пожалуйста.
Уже слушала однажды. И помню все прекрасно.
Я не подхожу.
Ни по крови. Ни по положению.
Вообще никак… мне не следовало выходить из тени.
— Эйо, — Оден обнимает меня и держит. — Я не знаю, кого благодарить за это его решение. Вряд ли ты поверишь, но… мне не нужна другая женщина.
Не поверю.
Я и так чересчур доверчивой была, за что и поплатилась.
— Но я боюсь.
— Чего?
— Того, что не сумею тебя защитить.
На его рубашке зеленые травяные пятна. А хвостик развязался и теперь длинные пряди падали на лицо Одена.
— Может, я и сумасшедший, но не глупец. Наш брак… своего рода вызов. И брошен он Королем.
Какая у него шея холодная.
— Я верен Стальному Королю, однако… я понимаю, как мне кажется, что он такое. Любое решение его имеет два, а то и три скрытых смысла.
— То есть?
Я сдаюсь и прижимаюсь к нему, пуская солнечных змей под рубашку.
— Он мог бы вынудить твоего брата отдать тебя. Хватило бы приказа. Ваш род слишком многим обязан Королю. Он мог бы обменять тебя, скажем, на невесту для Брокка, такой крови, которая опять же укрепила бы ваш род. Он мог бы придумать что-то еще, но…
Решил, что Оден должен на мне жениться.
— И до сегодняшнего дня я не понимал, что происходит. А этот щенок… с ним я справился бы, хотя и не сразу, — его подбородок упирался в мою макушку. — Но он — слаб, а есть другие, которые сильнее в разы. В десятки раз.
А у этих других вполне может возникнуть желание поздравить нас с началом семейной жизни.
— Эйо, я действительно заперт здесь. Я не имею представления о том, что происходит за пределами поместья. Мне не дают газет. Охрана, слуги… все, с кем я пытался заговорить, от разговоров уклоняются. Разве что о погоде можно… Виттар, если и рассказывает, то весьма общие вещи. Говорит, что пока не время, что надо подождать. И я ждал. Я понимаю, что эти ограничения не из прихоти. Но всему есть предел.
— И как нам быть?
Если Оден прав…
— Пока не знаю, радость моя.
Нам не позволят свернуть с вычерченного кем-то пути, это я осознаю. Да и не только я. Оден отпускает меня и просит:
— Пообещай, что будешь слушаться. Что бы я ни приказал, исполнишь. Не важно, насколько это будет уместно, как будет выглядеть и… пожалуйста, пообещай.
— Обещаю.
А облака все еще плывут по небу, и ветер размывает очертания зефирного замка, лошадиная же голова и вовсе на куски развалилась.
— Сегодня вечером в деревне будет праздник, — Оден намотал на мизинец прядку моих волос. — Хочешь пойти?
— А можно?
— Скорее всего, нельзя, но… тут наша земля. А я не забыл еще, как сбегать из дому.
— Приходилось?
— Да… уйти удавалось легко, но ни разу не получилось вернуться незамеченным. Впрочем, сейчас розги мне не грозят.
Что? Он и розги…
— Отец был вспыльчив. И на расправу скор. Правда, не могу сказать, что доставалось несправедливо… иногда оно на пользу только.
Я устраиваюсь у него на плече. Хорошо.
И жар, мучивший меня в последние дни, стихает постепенно.
— Эйо, — Оден накрывает мою руку своей. — Ты все еще обижена на меня?
— Нет.
Была. На него. На обстоятельства. На весь мир и сразу. Но все осталось позади. И да, я понимаю, почему он спросил об этом сейчас.
— Мне нужно время…
…он поймет. Когда-то он сам просил меня о времени. О передышке.
— Много всего произошло и… продолжает происходить. Я не сбегу. Я просто хочу во всем разобраться.
Оден молчит. И глаза закрыл, не спит — думает, подбирает слова.
— Ты… — эта просьба дается ему тяжело. — Не могла бы не уходить ночью? Обещаю, что не трону тебя. В последнее время холодно очень. Осень, наверное.
— Конечно.
Осень и голод.
Еще туман, который возвращает ему кошмары. И просьба не нужна. Я сама осталась бы сегодня.
Побег. И огрызок луны, застрявший в паутине облаков. Многочисленные звезды глядятся в прорехи. Блеклое небо, которое наливается чернотой.
И тайный ход через кладовую.
Оден определенно не растерял былые навыки. В кладовой мы задерживаемся. И Оден легко снимает с притолоки кольцо колбасы, которое я засовываю в полотняную сумку. Туда же отправляется вяленый лещ, кругляш темного хлеба, свежий сыр и творог, полагаю, для меня.
— Этой ночью в деревне не спят, — шепотом делится Оден.
Прятаться в тенях легко, и я пускаю по траве ветряную дорожку, которая скользит вдоль ограды. И поместье охраняют, то охрана пойдет следом.
— Выкатывают бочки с молодым сидром, который из первых яблок ставили…
Мы выбираемся за ограду.
Еще не ночь, но уже и не вечер. А Оден тянет за собой, по невидимой тропе.
— И закладывают новые. Днем яблоки разбирают, рубят, давят сок. Это тяжелая работа, и людям нужен отдых. И ночью жгут костры, и пляски устраивают, и еще петушиные бои… там простое веселье, но мне когда-то нравилось.
Я чувствую, как он хмурится, верно, опасаясь, что и этот обычай, должно быть существовавший не одну сотню лет, изменился.
За лугом — лес. И речушка, через которую перекинут горбатый мостик. И я уже вижу рыжие пятна костров на черной шали поля, когда Оден останавливается. Резко.
Ветер тянет по реке. И Оден принюхивается, вдыхая глубоко сыроватый, пропитанный речной сыростью воздух.
— Что?
— Костры, — он разворачивается к лесу. — Костры есть, но…
Следующий порыв ветра заставляет его отпрянуть.
— Идем.
Оден сжимает мою руку так, что кости трещат. И к лесу бежит, а я едва поспеваю следом. Когда же, споткнувшись, падаю, Оден подымает рывком.
— Потерпи.