из террориста в искреннего монархиста Льва Тихомирова предусматривала в качестве идеала построение «охранительного социализма». И даже катковская программа дебюрократизации с опорой на дворянство иным министрам казалась опасной, а издания Каткова не раз получали строгие цензурные взыскания.
Александр iii прислушивался к советам М. Н. Каткова (которого в 1880-е гг. считали столь влиятельным, что английский посол почти не в шутку запрашивал свое начальство: при ком ему полезнее аккредитоваться – при Министерстве иностранных дел или при Каткове), издателя журнала «Гражданин» друга своей юности князя В. П. Мещерского. Однако практическую политическую линию формировал пользовавшийся безусловным доверием царя обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев, человек осторожный до мнительности. Значение его довольно точно определил в частном письме к единомышленнику, государственному контролеру Т. И. Филиппову Константин Леонтьев: «Он как мороз; препятствует дальнейшему гниению, но расти при нем ничто не будет. Он не только не творец, но даже не реакционер, не восстановитель, не реставратор, он только консерватор в самом тесном смысле слова: мороз… сторож, безвоздушная гробница, старая «невинная» девушка и больше ничего!!» Это мнение разделял по существу и Александр iii, говоривший С. Ю. Витте о Победоносцеве, что тот «…отличный критик, но сам никогда ничего создать не может».
В результате ни одна из традиционалистских доктрин не была взята на вооружение властью в чистом виде и не проводилась последовательно. Усилиями Победоносцева программа нового царствования свелась к «патриотическому здравомыслию», проводимые меры заимствовались из разных почвеннических программ в той степени, в какой их проведение не требовало резких поворотов и не грозило непредсказуемыми последствиями. По необходимости проводя либеральную политику в экономической сфере и лелея в самом общем виде консервативно-почвеннический идеал будущего, власть в практической политике в значительно большей степени руководствовалась указаниями «здравого смысла», чем определенной теоретической моделью.
Отчасти это было связано с тем, что консервативно-традиционалистская идеология опиралась на систему иррациональных обоснований, ее постулаты были скорее предметом веры. В основе ее лежало представление о таких трудноуловимых субстанциях, как «русская почва» или «народный дух», не поддающихся научному исследованию и описанию. Идеологи власти оказались неспособны вооружить рациональными аргументами «патриотическую» программу, чтобы она могла противостоять на равных либеральным и радикальным проектам преобразования России.
В самом общем виде консервативная идеология сводилась к представлению о России как особом мире, особой цивилизации. Значительное влияние на идеологов этого лагеря оказала теория культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского, согласно которой идея, лежащая в основе того или иного исторического типа, остается неизменной, и соответственно, политические формы, выработанные одним народом, годятся только для этого народа.
В отличие от либералов и социалистов, разделявших оптимистический взгляд на возможность прогресса, консерваторы были убеждены в неискоренимом нравственном несовершенстве человека. Исправить человека невозможно, возможно только сдерживать негативные проявления человеческой натуры, чему служит отеческая власть государства. Монарх подобен отцу, а его подданные – детям. Россия представляет собой семью, а семья строится на основе естественной иерархии, аналогом которой применительно к обществу служит сословная структура.
Практическая политика сводилась к двум важнейшим направлениям: восстановлению «истинно русских» начал администрации и борьбе за чистоту «русского духа».
В исторической литературе нередко можно встретить утверждения, что этот курс во внутренней политике был взят не сразу после издания «ананасного» манифеста. Действительно, занявший место министра внутренних дел Н. П. Игнатьев, по всей видимости, продолжал некоторые начинания Лорис-Меликова. Он пригласил «сведущих людей» (только не выборных, а назначенных самим правительством) для обсуждения вопроса о снижении выкупных платежей, а в ноябре 1881 г. учредил особую комиссию под председательством члена Государственного совета М. С. Каханова для подготовки проекта реорганизации всей губернской и уездной администрации на основаниях всесословности. Однако в исполнении Игнатьева лорис-меликовские инициативы удивительным образом выхолащивались, приобретали откровенно бутафорский характер. Так, 19 марта 1881 г. в Петербурге градоначальником Н. М. Барановым был создан Временный совет при градоначальстве, члены которого избирались жителями, имевшими право участия в городских выборах. Некоторые либералы попростодушнее, как, например, издатель петербургской газеты «Голос», даже приветствовали этот «бараний парламент», единственная реальная функция которого состояла в штемпелевании полицейских распоряжений. Система выборов в него была так устроена, что первым по числу набранных голосов попал в его состав бывший петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов (прославившийся помимо экзекуции над Боголеповым безграмотностью, вошедшей в поговорку; он ухитрялся делать четыре ошибки в слове из трех букв – писал «исчо» вместо «еще»). Такой же бутафорский характер должен был иметь и Земский собор, который Игнатьев предложил собрать во время коронации Александра iii. Скромные комиссии Лорис-Меликова должны были реально участвовать в законотворчестве. Пышный собор Игнатьева, на который предполагалось созвать 4 тыс. депутатов, должен был продемонстрировать единение царя с народом и заставить «замолкнуть все конституционные вожделения».
Игнатьев продолжал либеральные мероприятия, замышленные в эпоху «диктатуры сердца», в области финансово-экономической, но в политической сфере его курс был прямо противоположен лорис-меликовскому. По крайней мере два важнейших акта, с которыми связана политика контрреформ, – положение «О мерах к охранению государственного порядка…» и «Временные правила о евреях» – появились именно в игнатьевское министерство. Оба эти игнатьевские акта грубо ограничивали гражданские права российских подданных, тогда как Лорис-Меликов стремился оборонять и даже расширять эти права в самые тяжелые моменты государственного кризиса. Поэтому можно смело утверждать, что новый курс был взят непосредственно после издания «ананасного» манифеста.
«Истинно русским началам администрации» соответствовала система отеческого попечения о нуждах подданных, причем начальство, безусловно, лучше подданных ведало их нужды и в своих распорядительных действиях не должно было стесняться выдуманными «прогнившей» Европой правовыми гарантиями. Во избежание таких помех 14 августа 1881 г. было издано положение «О мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия и приведении определенных местностей империи в состояние усиленной охраны». Согласно этому акту любая местность могла быть объявлена на положении усиленной или чрезвычайной охраны. Положение усиленной охраны вводилось генерал-губернатором с утверждения министра внутренних дел сроком на год; чрезвычайная охрана устанавливалась «высочайше утвержденным положением комитета министров, по представлению министра внутренних дел» на шесть месяцев. В пределах местностей, объявленных на положении усиленной охраны, генерал-губернаторам, губернаторам и градоначальникам предоставлялось право издавать обязательные постановления и в административном порядке подвергать нарушителей таких постановлений взысканиям (вплоть до трехмесячного ареста и штрафа в 500 рублей).
Кроме того, власти получали право запрещать общественные и даже частные собрания, закрывать торговые и промышленные заведения и «воспрещать отдельным лицам пребывание в местностях, объявленных в положении усиленной охраны» (право административной высылки). Генерал-губернаторам предоставлялось право передавать отдельные уголовные дела военному суду для суждения по законам военного времени или требовать рассмотрения их при закрытых дверях. Значительно усиливался административный надзор за деятельностью земских, городских и судебных учреждений, служащие которых, признанные неблагонадежными, немедленно удалялись от должностей (за исключением выборных) по требованию губернатора или градоначальника. Местным начальникам полиции и жандармских управлений предоставлялось право задерживать внушающих подозрение лиц (на