Читать интересную книгу Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Лошади притомились, у драгун лошади притомились...— завел старую песню де Бразе.— А у турок, гляньте, какие лихие скакуны! — И он потрепал гриву коня-красавца.

— Да ведь прогнали же мы спагов и на притомившихся лошадях! — досадливо отвечал Роман.— Лошади-то у них, может, лихие, да токмо их всадники против правильного кавалерийского строя брызнули в разные стороны...

Но Моро де Бразе ничего, казалось, не слышал, любуясь статями скаку на-араба. Он и впрямь был старый' драгун, этот француз, и страсть к лошадям была, видно, у него в крови.

— Вы не поверите, господа,— издали начал он свой подход, обращаясь сразу к Роману и Гохмуту,— но я удручен сегодня не менее, чем наш генерал. Эти разбойники-татары успели угнать все мои экипажи и сменных лошадей. Все, что я спас: une petite paloube (маленькую повозку). К счастью, в ней уцелел бочонок доброго токая: не хотите ли по глотку сей живительной влаги?

Адъютанты охотно согласились, тем более что генерал Янус после атаки опять отбыл почивать в свою карету, а армейская карея столь медленно тянулась под знойным июльским солнцем, что жить без влаги, казалось, нестерпимо. Однако мутная некипяченая прутская вода была просто опасна для желудка, и офицеры с удовольствием заменили ее на бокал токая.

— Между прочим,— сказал де Бразе, чокаясь с Романом,— кто-то обещал мне презентовать турецкого скакуна взамен моего погибшего Буцефала.

Роман рассмеялся и махнул рукой: ладно, забирайте Араба, я себе еще один трофей достану, вон их сколько вокруг скачет.

И впрямь, по всем флангам летали турецкие спаги, издали палили из ружей, а иногда бросали дротики. Одного-то из таких смельчаков Роман и решил ссадить с седла.

Он достал из своей сумки крепкий татарский аркан, захваченный еще под Белой Церковью, и обратился к де Бразе и Гохмуту:

— На спор, господа, что сейчас у меня будет еще один трофей!

— Ставлю все, что у меня осталось, — этот славный бочонок токая! —Де Бразе похлопал по вместительной бочке.

Спорщики подъехали к линиям дивизии Алларта. Солдаты, усталые после бессонной ночи, тащились в три ряда, едва переставляя ноги на солнцепеке. Время от времени они останавливались и отгоняли турецких наездников ружейными залпами. Роман выждал момент и после очередного залпа выскочил за переднюю линию и за пороховым дымом незаметно приблизился к турецкому разъезду. Толстый турок, важно восседавший на играющей под ним молоденькой кобылице, так ничего и не понял, когда аркан обхватил его за шею и выдернул из седла. Роман примчался к линии, волоча турка на аркане, а кобылица, как он верно и рассчитал, последовала за своим хозяином.

— Браво, ротмистр! Да этак вы сможете раздобыть коней для всей нашей кавалерии! — весело рассмеялся де Бразе, ухватив за уздцы полоненную лошадь.— И право, эта кобылка нравится мне еще больше, чем тот Араб.

— Идет, берите кобылку, а Араба я оставлю себе! — согласился Роман.

— Что за непорядок? Кто посмел нарушить строй? — Перед Романом и де Бразе вырос генерал Алларт со всем ого штабом.

На костлявом лошадином лице пруссака читалось явное неодобрение.

Однако де Бразе недаром был француз, тотчас нашелся.

— Ходили в рекогносцировку, мой генерал! — смело выступил он вперед.— Взят пленный! — И он указал на толстяка турка, освобожденного солдатами из петли.

— Пленный — это хорошо! Отлично, бригадир, я доложу государю! — И Алларт принялся через переводчика расспрашивать турка. Офицеры-спорщики меж тем весело поскакали к коляске де Бразе. Однако они не успели-таки разделаться с бочонком токая. Внезапно протрубили горны, армия остановилась и стала располагаться боевым лагерем. Далее идти было нельзя. Путь на север загораживали уже не конные спаги, а янычары, обогнавшие неуклюжую русскую карею на походе.

Де Бразе спросил пробегающего мимо офицера-молда-ванина (язык их удивительно напоминал французу родную речь), как зовется видневшееся вдали урочище и село. Тот печально взглянул на сожженное село и ответил: Новые Станилешти.

Лагерь, где встала русская армия, был прикрыт с севера заболоченным ручьем, с тыла Прутом, делавшим здесь небольшую излучину. Ручей и излучина защищали армию на северном фасе и с тыла, но они же давали туркам возможность упереть фланги в Прут и припереть русских к реке. А вскоре на другом берегу поднялось пыльное облако: подошедшая орда Девлет-Гирея закрыла все переправы. Так что к четырем часам пополудни случилось то, что еще вечор предсказывал на совете Михайлу Голицын: русская армия была полностью окружена.<

Великий везир Балтаджи Мехмед прочно уселся на высокий турецкий барабан, велел подать подзорную трубу; и через нее с тихим наслаждением рассматривал, как стягивалась петля вокруг шеи русского царя. При этом лицо везира лучилось покоем и святостью, как и полагалось мусульманину, совершившему недавно хадж в Мекку. Только его белые тонкие пальцы слегка вздрагивали, привычно разглаживая шелковистую, аккуратно расчесанную бороду.

Стоявший за спиной везира Понятовский глянул на эти музыкальные пальцы и подумал, что и великое доверие султана Ахмеда везир приобрел во многом благодаря этим пальцам, ловко перебиравшим струны сарбаза, музыка которого утешала уставшее сердце султана.

Но вдруг пальцы обеих рук сплелись друг с другом и хрустнули: на том берегу Прута показалась орда Девлет-Гирея и кольцо вокруг гяуров сомкнулось.

— Теперь твоя очередь, Юсуп ! — Везир повернулся к стоящему по левую сторону, ближе к его сердцу, предводителю янычар — толстому и огромному турку, с лицом, иссеченным боевыми шрамами. С неожиданной для его фигуры ловкостью янычарский ага вскочил в седло и помчался с холма вниз, строить для атаки своих седергестов — неустрашимых янычар.

Понятовский, знающий турецкий язык, заметил стоящему рядом с ним генералу Шпарру, посланному королем Карлом в советники к везиру:

— Кажется, сейчас янычары пойдут в атаку, мой генерал!

— Но ведь это же святая глупость! — побагровел Шпарр.— Армия царя в ловушке, провианта у ней, как говорил перебежчик-немец, едва хватит на три дня, надобно лишь подождать, пока яблоко само упадет в руки везира! Переведите ему, что через четыре дня царь Петр сам приползет к шатру везира с удавкой на шее!

— У меня счастливый день, и он еще не закончился! — Везир надменно отвернулся от советчиков-гяуров, которые хотели лишить его воинской славы. Он жаждал битвы.

— Что вы хотите, у везира своя восточная логика...—

устало пожал плечами Понятовский.— При известии о виктории султан обязательно спросит его, велики ли жертвы победы, а если никаких жертв не было, то какая же это победа? Так скажет султан, и об этом думает сейчас везир.

— Это сумасшедший дом, а не армия! — выругался lllnapp.— Вы только посмотрите, как этот Юсуп строит свое воинство: клином! На острие клина всего три вели-кана-янычара, а за ними раз-два-три — четыреста шеренг, но десять, двадцать, сорок и сто янычар!

— Таким клином-свиньей ходили в атаку, кажется, тевтонские рыцари,—вспомнил Понятовский историю.'

— И Александр Невский разбил их! И, заметьте, у русских тогда не было пушек. А сейчас везиру не мешало бы вспомнить, что царь Петр — опытный бомбардир! — Генерал Шпарр с досады даже рукой махнул, видя, что нее его увещевания напрасны.

А везир, краем глаза наблюдая за разгневанным совет-ником-гяуром, возблагодарил аллаха, что свейский король прислал к нему только этого генерала, а не заявился сам. Ведь король еще более несдержан, чем его генерал, и, по своей спеси венценосца, он, наверное, стал бы давать ему, великому везиру не советы, а приказы. И один аллах знает, чем бы все это кончилось.

В русском лагере тоже привлекли внимание странные  построения янычар.

Петр вскочил на высокую немецкую фуру (телеги были сдвинуты друг к другу и образовывали второе кольцо вокруг лагеря — в первой линии стояли солдатские рогатки) и крикнул Голицыну:

— Глянь-ка, никак свинью строят!

— Да ну! — Голицын подскочил, как мячик, и оказался рядом с царем.— И впрямь, свинья, словно на Чудском озере, только вместо псов-рыцарей — янычары!

— Что ж, не посрамим предков! Встретим их не хуже, чем Александр Невский! — И, положив руку на плечо князя Михайлы, Петр приказал: — Выдвигай полковые пушки, готовь картечь! А я сейчас слетаю к Брюсу и подтяну двадцатифунтовые гаубицы! — Но опытному Брюсу и приказывать было не нужно: он уже выдвигал гаубицы на западный фас, куда метила «свинья» янычар.

Орудия только успели установить, когда на холме раздались пронзительные вопли и с ревом «Алла! алла!» пятьдесят тысяч янычар устремились на русский лагерь. Казалось, этот грозный поток все сомнет на своем пути и кривой ятаган сбреет под корень русский лагерь, опрокинет его в реку, где добьют русских татарские стрелы. Когда до передового русского окопа оставалось триста метров, ударили картечью тяжелые гаубицы Брюса. В плотной толпе янычар каждый залп, каждый выстрел прорубал просеку, но, и шагая через трупы, как огненная лава вулкана льется через камни, толпа янычар, смешав все ряды, докатилась до передового окопа. И здесь из-за рогаток, установленных за окопом, громыхнул тройной залп русской пехоты. Били в упор — и сотни янычар, раненных и убитых, свалились в окоп, точнее, в ров перед рогатками русских. Атака захлебнулась, и толпа янычар отхлынула назад. Однако янычары оставались по-прежнему доступны для русской артиллерии, так как сзади напирали все новые и новые шеренги и толпа колебалась студнеобразно, готовая снова хлынуть на русский лагерь.