Читать интересную книгу Падение Римской империи - Питер Хизер

Из рассказа Сидония без тени сомнения следует, что Петроний Максим направил Авита к вестготам просить их о военной помощи. Сидоний, разумеется, слегка приукрасил данный факт сам по себе. Как он это описывает, вестготы, узнав об убийстве Валентиниана III, готовились предпринять военный поход, угрожавший всему римскому Западу, когда известие о прибытии Авита внезапно вызвало у них замешательство{407}:

«Один из готов, который, перековав свой серп, молотом выковал меч на наковальне и камнем точил его, — человек, готовый к тому, чтобы по зову трубы, исполнившись ярости, стремиться в любой момент в кровавой битве покрыть землю трупами оставленных без погребения врагов, — он, лишь только громко прозвучало имя приближавшегося Авита, воскликнул: "Войне конец! Дайте мне вновь мой плуг!"».

Вы сами можете судить, почему те, кто был воспитан на правилах классической латыни, находили многословие Сидония раздражающим, однако риторика — это все, что угодно, но только не бессмыслица. Здесь она предоставляет нам яркое изображение тестя Сидония как единственного человека, способного убедить вестготов не начинать войну. Все тот же воображаемый гот продолжает с пафосом говорить о том, что его соотечественники вовсе не намерены оставаться сторонними наблюдателями и окажут военную помощь новому императору — именно потому, что его поддерживает Авит: «Более того, если верны сведения, которыми я располагаю о твоих прежних деяниях, Авит, то я вступлю в ряды вспомогательных войск под твоим началом; таким образом по крайней мере я получу возможность сражаться». Что поражает в этом отрывке, так это преувеличенное изображение значимости Авита. Кроме того, еще раньше в одном из своих стихотворений, говоря о победах Аэция 430-х гг., Сидоний превзошел сам себя: «Он [Аэций], как ни был славен на войне, не совершил ни одного деяния без тебя [Авит], хотя ты совершил многое без него». Несомненно, Авит оказал ему важные услуги, однако Аэций весьма удачно действовал без него в 440-х гг., когда Авит был не у дел. Нет оснований сомневаться в том, что Аэций в этой паре преобладал.

Однако раздражение по поводу гипербол Сидония не должно отвлекать нас от исторического значения первого деяния Петрония Максима в качестве императора. И Флавий Констанций, и Аэций использовали все имевшиеся в их распоряжении политические возможности, для того чтобы не допустить усиления влияния вестготов на политику Западной Римской империи. Аларих и его шурин Атаульф в своих мимолетных мечтах видели готов в роли доминирующей силы в Западной империи. Аларих предложил Гонорию соглашение, в соответствии с которым он должен был занять при дворе пост главнокомандующего, а его готы получали для поселения земли недалеко от Равенны. Атаульф женился на сестре Гонория и назвал своего сына Феодосием. Однако Констанций и Аэций, эти стражи Западной империи, выступали против подобных притязаний; они хотели бы использовать готов в качестве «младших» союзников против вандалов, аланов и свевов, но эти планы были далеки от осуществления. Аэций предпочел заплатить гуннам и использовать их войска, чтобы удержать готов внутри вполне реальной политической границы, нежели позволить последним играть более значимую роль в делах империи. Посольство Авита, которое, как объясняет Сидоний, добивалось от вестготов не просто покорности, а военной помощи, одним ударом опрокинуло ту политику, которая в течение 40 лет удерживала империю на плаву.

Неожиданные последствия этого шагалишьусугубили дело. Когда Авит все еще находился у вестготов, вандалы под предводительством Гейзериха отплыли от берегов Северной Африки, и в скором времени их полчища уже находились на подступах к Риму. Не в последнюю очередь эта экспедиция имела своей целью погромы и грабеж, однако у нее существовали и более основательные мотивы. В рамках политики дипломатии, последовавшей за крушением попыток Аэция отвоевать Северную Африку, Гунерих, старший сын короля вандалов Гейзериха, был обручен с Евдокией, дочерью Валентиниана III. Однако после своего прихода к власти Петроний Максим, стремясь придать больше легитимности своему режиму, выдал Евдокию за собственного сына Палладия. Таким образом, нападение вандалов на Рим было совершено еще и с целью отомстить за нанесенное оскорбление (как считал Гейзерих) и, пользуясь случаем, сыграть свою важную роль в имперской политике. Узнав о приближении вандалов, Максим «пришел в ужас, вскочил на коня и умчался. Императорские телохранители и те свободные люди из его окружения, которым он особенно доверял, покинули его, ате, кто видел его бегство, ругали и поносили его за малодушие. Когда он уже почти выехал из города, кто-то метнул камень, попал ему в висок и убил его. Толпа собралась вокруг тела, растерзала его на куски и с ликующими возгласами носила отдельные члены на шесте» (Prisc., fr. 30. 2).

Так 31 мая 455 г. закончилось правление Петрония Максима; он пробыл императором не более двух с половиной месяцев.

Когда столица империи была опустошена во второй раз, нанесенный ей ущерб был более серьезным, нежели в 410 г. Вандалы Гейзериха рыскали повсюду и грабили; захватив огромные сокровища и множество пленников, они вернулись в Карфаген, привезя с собой вдову Валентиниана III, двух ее дочерей и Гауденция, оставшегося в живых сына Аэция{408}. Узнав об этом, Авит немедленно выдвинул собственные притязания на престол и провозгласил себя императором, все еще находясь при вестготском дворе в Бордо. Позднее, 9 июля того же года, его притязания были поддержаны группой галльских аристократов в Арле, а вскоре после этого Авит триумфально двинулся к Риму и начал переговоры с Константинополем о своем признании. Военачальники, стоявшие во главе римских войск в Италии, — Майориан и Рицимер, — были готовы признать его, поскольку опасались военной мощи вестготов, которая находилась в его распоряжении{409}.

Так родился новый режим. В то время как западноримские императоры старались держать на почтительном расстоянии вестготов и других иммигрантов, вновь заявившая о себе варварская общность позиционировала себя как часть политического тела Западной империи. Впервые король вестготов сыграл ключевую роль в решении вопроса о наследовании императорского престола.

Необходимо подчеркнуть подлинное значение этого переворота. Чтобы без гуннов держать под контролем готов и других иммигрантов, переселившихся в пределы римского Запада, имперским властям не оставалось иного выбора, кроме как принять их в подданство. Источники пополнения войск в Западной Римской империи слишком оскудели, чтобы и далее можно было придерживаться курса на исключение иммигрантов из сферы имперской политики. Честолюбие, которое впервые проявили Аларих и Атаульф, а позднее Гейзерих, пожелавший женить своего сына на принцессе императорской крови, дало результаты. Современники вполне понимали значение поворота в политике, ознаменовавшегося возвышением Авита. С незапамятных времен в культурной традиции варвары (включая вестготов) изображались как «чужаки», неразумные и необразованные, как некая разрушительная сила, постоянно угрожавшая Римской империи. В этом смысле, что касается вестготов, к тому времени уже в течение целого поколения служивших в качестве «младших» римских союзников в Юго-Западной Франции, почва была достаточно хорошо подготовлена. Тем не менее одна лишь администрация Авита в полной мере отдавала себе отчет в том, что ее союз с вестготами не мог быть прочным. Нигде это понимание не отражено лучше, чем в произведениях Сидония, особенно в письме, написанном им в первые месяцы царствования Авита при дворе вестготского короля Теодориха II. Письма Сидония никак нельзя считать личными документами. Он писал их в расчете на то, что их содержание будет широко известно. Короче говоря, письма являлись для него отличным средством распространения его точки зрения среди единомышленников из числа галльских землевладельцев{410}.

Адресованное сыну Авита, Агриколе, как описание жизни при вестготском дворе, это письмо начинается с портрета Теодориха: «В его телосложении Божья воля и замысел природы соединились вместе, для того чтобы одарить его высшим совершенством; его характер таков, что даже зависть, которая окружает государей, не в состоянии лишить его присущих ему добродетелей». Далее мы читаем о распорядке дня короля. Начав день с приема одного или двух просителей, он проводит утро, принимая посольства и разбирая судебные тяжбы; далее, после полудня он может поехать поохотиться, и в этом, как и во всем остальном, король превосходит всех. Вечером наступает время основной трапезы:

«Когда присутствуешь вместе с ним за обедом… там не увидишь безвкусного нагромождения потерявшего свой первоначальный цвет старинного серебра, подаваемого запыхавшимися слугами на прогибающиеся под его тяжестью столы; самым важным делом на собраниях такого рода является беседа. Яства вызывают восторг искусным приготовлением, а не ценой. Кубки наполняются через столь длительные промежутки времени, что возникает больше причин для жаждущего выразить свое недовольство, нежели для пьяного воздержаться от пития. Короче говоря, вы найдете там греческую изысканность, галльское изобилие и италийскую непринужденность наряду с достоинством государства, гостеприимством частного дома и установленным церемониалом королевского двора» (Apoll. Sidon. Epist. 1. 2).