В 4 часа утра мы снова начали двигаться в северном направлении, пробиваясь сквозь разреженный лед, пока чуть дальше устья реки Шелтер лед снова не преградил нам путь. Около девяти часов утра мы подвели «Рузвельт» к берегу, приткнув его нос в большое ледовое поле так, чтобы его вместе с дрейфующим паковым льдом не снесло к югу стремительным приливным течением.
Той же ночью после ужина Макмиллан, Боруп и д-р Гудселл, в компании двух эскимосов покинули корабль, сойдя на уплотнившийся лед и намереваясь поохотиться; но прежде чем они достигли берега, началось такое интенсивное смещение льдин, что я решил такое предприятие слишком опасным для не имеющих соответствующего опыта людей. Мы дали гудок – сигнал возвращаться – и тронулись в обратный путь по пришедшим в движение льдинам. Ружья только мешали им, но, к счастью, у них были с собой багры, что их в конечном счете и спасло.
Пользуясь баграми как шестами, они перебирались с одной льдины на другую в тех местах, где трещины были еще не особенно широки, там же, где трещины разошлись так сильно, что перепрыгнуть не удавалось, они выбирали небольшие льдины и как на лодках преодолевали на них открытые пространства, отталкивались или подтягивались баграми. Первым поскользнулся на льдине и свалился в воду доктор. Не успел он промокнуть до пояса, как его вытащил Боруп. Вторым поскользнулся и упал в воду Боруп, но так же быстро выбрался на льдину, правда, вымокнув по пояс.
В это время лед начал отходить от «Рузвельта», образовав вокруг него широкую полосу воды, отделившую людей от судна. Мы направили корабль к проплывавшей крупной льдине, и нашим несостоявшимся охотникам удалось воспользоваться случаем и взобраться на борт. Они, не теряя времени, сменили промокшую одежду на сухую и уже через несколько минут, смеясь, описывали свои подвиги, тем, кто желал их послушать. Надо сказать, что внимали им с большим интересом и сложившаяся ситуация, пожалуй, даже потешала слушателей.
Человек, который не может посмеяться над собой после приема ледяной ванны или спокойно отнестись к необходимости рискованных переходов по движущемуся льду, не годится для настоящей полярной экспедиции. Я с большим удовлетворением наблюдал за этими тремя людьми, Макмилланом, Борупом и д-ром Гудселлом, моими, как я их называл, арктическими «новичками». Они с честью справились с выпавшим на их долю испытанием.
Я выбрал этих людей из множества претендентов на участие в экспедиции, потому что они во всех отношениях подходили для такого дела. Д-р Гудселл решительный, крепкого телосложения человек, врач пенсильванской школы, сделавший себя сам. Я полагал, что его профессиональные знания в области микроскопии окажутся ценными не только в полярных исследованиях, но также смогут помочь изучить возбудителей инфекционных болезней, которыми страдают эскимосы.
Макмиллан, атлет в прекрасной форме, спортивный инструктор, с которым я познакомился довольно давно и поддерживаю отношения уже много лет. Я выбрал его, потому что мне известна его глубокая заинтересованность в этой работе, горячее желание принять участие в экспедиции и полное соответствие его интеллектуальных и физических возможностей жестким условиям работы в Арктике.
Боруп, самый молодой член нашей экспедиции, покорил меня своим энтузиазмом и выносливостью. Он был победителем соревнований бегунов в Йельском университете, и я взял его из общих соображений, просто потому, что он мне понравился. Я понимал: это как раз такой человек, какие нужны для работы на севере. Мой выбор оказался удачным: все привезенные из экспедиции фотографии сделаны, в значительной степени, благодаря его профессионализму и навыкам обращения с фотопленкой.
Меня часто спрашивают, как члены моей экспедиции разнообразили свой досуг во время длительных периодов ожидания, когда мы оказывались в ледяном плену. Новички на судне, в основном, коротали время за изучением эскимосского разговорного. Переводчиком у них был Мэтт Хэнсон. Если я, глядя с мостика на основную палубу, видел кого-нибудь из новичков, окруженного группой эскимосов, смеющихся и оживленно жестикулирующих, я знал: идет урок. Женщины с удовольствием спешили сообщить Борупу, как по-эскимосски «куртка», «капюшон», «сапоги», «небо», «вода», «еда» и так далее, явно считая его хорошим парнем.
«Рузвельт» спокойно простоял всю ночь 24 августа на открытой воде, а днем 25-го двинулся на север и дошел почти до мыса Юнион. Дальше лежал плотный паковый лед. Я залез на снасти, чтобы осмотреться и, не найдя подходящего места для укрытия, решил повернуть обратно в залив Линкольна, где мы быстро поставили судно между двумя засевшими на мели айсбергами. Если предыдущий день был спокойный и солнечный, то 25-го шел снег, дул влажный северный ветер, в общем, погода была прескверная. Снег несло почти горизонтально и пластами наметало на палубу, вода была черна, как чернила, лед призрачно белел, а ближний берег выглядел, как край земли призраков. Один из осколков нашего айсберга унесло приливным течением, и мы вынуждены были сдвинуться к внутренней стороне уцелевшей его части; впрочем, за ним были и другие засевшие на мели айсберги, которые защищали нас от напора больших ледяных полей.
Руководствуясь соображениями здравого смысла, мы на следующий день выгрузили на берег некоторый запас провизии и устроили склад продовольствия. Вероятность потери судна достаточно велика всегда; но и при удачном развитии событий эти продукты могли быть использованы нами в охотничий сезон. Продукты прямо в деревянных ящиках, как они хранились на корабле, просто сложили штабелями на берегу. Блуждающие в этих краях арктические зайцы, олени и мускусные быки никогда не стали бы лакомиться консервными банками или деревянными ящиками.
Я покинул судно и по берегу прогулялся до реки Шелтер, заново переживая события 1906 года, когда в мое отсутствие на мысе Томас-Хаббард капитан Бартлетт (ибо тогда, как и в этот раз, он был капитаном «Рузвельта») пытался провести судно на юг из продуваемой всеми ветрами стоянки у мыса Шеридан в более защищенное место в заливе Линкольна, где я должен был с ними воссоединиться.
У реки Шелтер «Рузвельт» был зажат между дрейфующей массой пакового льда и отвесной стеной ледяного припая и получил такой сокрушительный удар, который его чуть не уничтожил. Весь корпус судна был поднят над поверхностью воды, ахтерштевень и руль раздавило в щепки, а пером руля сорвало гребной винт. Все, что было на судне, сняли и вынесли на берег. Предполагалось, что, как только лед ослабнет, судно опустится в воду и даст такую течь, что не сможет оставаться на плаву.
Бартлетт и его люди работали на пределе человеческих сил, чтобы заделать пробоины, насколько это было возможно; когда давление льда ослабло, судно уже держалось на плаву. Но оно оставалось на месте еще около месяца, и дважды за это время, когда возникала опасность потопления, с него даже снимали такелаж.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});