ничего этого – погибшего корабля, тонущих людей – на самом деле не было? – спросил Унимо.
Смотритель повернулся к нему, с выражением досады на лице, и раздражённо произнёс:
– Я показал тебе то, что могло бы быть, в то время как погас маяк, если бы здесь проходили корабли.
Ум-Тенебри чувствовал себя преданным, обманутым, маленьким и беспомощным – и в то же время неведомый ранее гнев наполнил его мысли.
– Но это чудовищно жестоко! – воскликнул Унимо. – Ведь я подумал, что всё это на самом деле, что по моей вине эти люди погибли! Как вы могли так поступить! Я не заслужил такого! Мне говорили, что вы великий человек – может, это и так, но теперь я вижу, что вы такой же, как они все, как капитан Просперо, как Флейтист, ничем не лучше…
Форин соскользнул с подоконника и теперь стоял напротив Унимо, с любопытством разглядывая мальчишку своими тяжёлыми мертвенно-неподвижными глазами. Мало кто мог выдержать этот взгляд, но Унимо решил не сдаваться, даже когда в его голове что-то задрожало от напряжения, как стекло, которое вот-вот разобьётся. Внезапно всё закончилось: Форин отвёл взгляд и криво улыбнулся, как будто признавая бессмысленность этой неравной дуэли.
– Ладно, раз уж ты настолько хорош, что можешь кричать на меня в реальнейшем, то я немного поговорю с тобой, – с усмешкой сказал Смотритель. – Здесь между «могло бы быть» и «было» нет разницы. Как и в реальном, впрочем, но люди предпочитают этого не замечать. Если бы здесь проходил корабль, твоя небрежность могла бы его погубить – только это я и хотел сказать. И в этом нет ни капли неправды. Потому что в реальнейшем ложь невозможна. Но признаю, что, действуя под влиянием гнева, я действительно хотел, чтобы ты страдал, думая, что стал причиной гибели этих людей. И я не буду удивлён, если ты решишь, что не можешь позволить так с собой обращаться, и уйдёшь с маяка навсегда.
Унимо ничего не ответил, только нащупал за спиной каменную стену и осторожно опустился по ней на пол. Он слышал, как вскрикивают за стенами галереи чайки, и ночной полёт над Чёрными скалами, казалось, был уже давным-давно. Море умиротворяюще шумело за стеной, убаюкивая, успокаивая.
Сквозь полуприкрытые глаза Унимо видел, как Смотритель проверяет лампы, как протирает линзу, садится на табурет, согнувшись, как обычно, и его долговязая фигура в тёмных одеждах, действительно, была похожа на странную, выброшенную порывом ветра на скалы, морскую птицу. Это мгновение длилось и длилось, казалось, что уже должен был наступил рассвет, но небеса за окнами галереи маяка всё ещё оставались тёмными.
– Я больше не буду засыпать, когда горят лампы маяка, – пообещал Унимо.
Форин приподнял голову и рассеянно кивнул:
– Хорошо. «Постараюсь не засыпать», в реальнейшем лучше говорить так.
В его голосе не было ни капли гнева или раздражения, что ещё дальше отодвигало в прошлое полёт над Чёрными скалами.
– Форин, где мы? – тихо спросил Нимо.
Смотритель залил ещё немного масла в лампы – его движения казались медленными, как под водой, – и сказал:
– Я бы назвал это миром без представлений других о том, как он должен выглядеть.
Унимо очень старался понять, но смысл сказанного ускользал от него, как серебристые хвосты речных рыб, легко исчезающие в иле. Сознание становилось вязким, кисельным, но то, что он хотел знать, манило блесной и не давало ему замолкнуть.
– Это мир, в котором есть магия, да?
Смотритель вздохнул и на пару секунд прикрыл глаза.
– Да, что-то вроде того.
В то же мгновение в ушах Унимо застучало – ему показалось, что буря разыгралась с новой силой. Было сложно дышать, как будто кто-то с каждым вздохом всё больше вдавливал рёбра в податливые лёгкие, глаза слепило, хотя яркого света не было.
Тяжело дыша, Нимо в панике огляделся: ничего не поменялось, он по-прежнему был на маяке. Но его охватил безумный, непонятный всепоглощающий страх. Отчего-то он вспомнил один вечер в детстве, когда отец рассказывал ему о бесконечности Вселенной. И тогда маленький Нимо спросил: «Но ведь всё когда-то кончается, верно? Тогда как Вселенная может быть бесконечной? Если люди есть и на других звёздах, как ты говоришь, они все тоже умрут, рано или поздно. И что тогда?» Отец стал говорить о том, что бесконечность есть в каждом мгновении и это можно сравнить с тем, что было до нашего рождения и будет после нашей смерти, – всё то, что можно сказать на это не по годам развитому, но всё-таки ребёнку. Унимо впервые тогда почувствовал, что отец чего-то и сам не знает. И боится, но гонит этот страх от себя, как и каждый, кто когда-то родился. «Ты понял?» – спросил тогда отец, и Нимо кивнул, хотя он прослушал половину того, что ему говорили, представляя, как люди на разных звёздах – такие, как подданные Шестистороннего, или совсем другие, рождаются и умирают, рождаются и умирают, но рано или поздно заканчиваются – и наступает ничего. То, из чего ничего не появляется. Конец всему. Там, где заканчиваются мысли и мечты. Там, где нет ничего важного.
Той далёкой ночью Унимо не смог заснуть, но не стал, как обычно, звать маму. Он просто лежал и наблюдал, как слёзы катятся по его щёкам, инородные и страшные на застывшем детском лице.
С удивлением Нимо заметил, что слёзы действительно катятся по его лицу – уже который раз за вечер. «Это просто детские страхи, – думал он. – Довольно глупо так вести себя, всё это не на самом деле!» Но мысли никак не хотели успокаиваться, тянули его в самые грустные воспоминания, как утопленника – сапоги. Его обычные, ничем не примечательные детские страхи были достаточно глубоки, чтобы утопить его. Не было сил выплывать, силы нужны были, чтобы дышать под водой…
– Вот это реальнейшее. Нравится? Я просто убрал из твоего мира своё желание того, чтобы ты успокоился, – раздался откуда-то сверху, – видимо, оттуда, где ходят корабли, не зная, что на дне лежат их погибшие собратья, – голос Смотрителя.
– Лучше уж так, – упрямо сказал Унимо, хотя его голос звучал на редкость жалко, а в груди по-прежнему всё болело. – Научите меня жить здесь. Пожалуйста.
Форин хмыкнул, вытащил мальчишку из какой-то тёмной мутной лужи, в которой тот решил себя утопить, и усадил на табурет.
– Сейчас ты не можешь нормально думать – ну, знаешь, взвешивать все за и против. Как это обычно делают. Так что давай поговорим завтра, когда ты отдохнёшь, – сказал Смотритель и добавил, экономно предупреждая попытку возражения: – Я хочу, чтобы ты выспался и подумал о своём решении, когда в голове у тебя прояснится.
Унимо кивнул. Слова возражения застряли у него в голове, губы не слушались. Он