будки тоже ждали самураи, взяв оружие на караул. Каким одиноким он себя чувствовал, проезжая под гигантским сводом ворот! Как одинок он был. Деревянные створки медленно, бесшумно сомкнулись за его спиной. Его конь остановился на брусчатке. Справа выстроились солдаты, образуя живой коридор, ведущий к следующему мосту, следующему рву, следующей стене. Слева, вдалеке, похоже, собралась вся армия Тоётоми, разглядывая его. Человек с пушками. Человек, чьё появление, возможно, стало решающим поворотом в войне.
Он вёл коня мимо рядов самураев. В крепости почти не было видно следов длительной осады. За исключением толп вооружённых людей. А теперь, когда он пересёк второй мост, появились и женщины с детьми. Потому что теперь он был в гарнизонном городке. И все они также молча разглядывали его, а строй самурев по сторонам дороги вёл теперь по диагонали влево, к следующим воротам. Вот уж, действительно, он входит в бесконечное ущелье.
Ворота распахнулись, и перед его глазами возникли высокие каменные стены замка. Справа даже виднелось окошко камеры, в которой они с Мельхиором столько лет назад провели шесть недель. У его ног лежал внутренний, самый глубокий ров. А за ним — башня, в крыше которой все ещё зияло отверстие от ядра. Две женщины погибли там. Кто же?
Он пересёк мост. Во внутреннем дворе выстроился почётный караул из нескольких сотен воинов. Здесь же были главные полководцы Тоётоми, одетые в тёмные кимоно, контрастировавшие с блеском солдатских доспехов. Он узнал их сразу, хотя только одного из них видел раньше. Маленькая, лёгкая фигурка, странно напоминающая молодого Иеясу, — это был Оно Харунага, любовник Ёдогими в то время, когда Уилл впервые очутился в Осаке, пятнадцать лет назад. Это его сыновей приветствовали сейчас в лагере Токугавы.
Справа от него стоял его брат Оно Харуфуза — повыше ростом, но с тем же открытым, почти юношеским лицом. Два человека, которым можно доверять невозможно, даже подружиться с ними. Они уже доказали свою преданность Тоётоми.
Слева от Харунаги стоял Оно Юраку — старик, двоюродный брат великого Оды Нобунаги, дяди принцессы Ёдогими. Его усы были длинными и совсем седыми, плечи горбились.
За спинами троих командующих ожидал Санада Юкимура, великий воин, одержавший победу на прошлой неделе. Сегодня он тоже был с ног до головы облачён в доспехи, а на шлеме его красовались золотые рога, отличающие победоносного генерала. А рядом с ним — Исида Норихаза, который, казалось, совсем не постарел; его лицо не выражало ничего, кроме удовлетворения при виде своего спешивающегося противника. Уилл, встав перед пятью генералами, согнулся в церемониальном поклоне, замер на три секунды и распрямился. Генералы поклонились в ответ.
Медленно, очень медленно и осторожно Уилл вытащил свой длинный меч с ножнами из-за пояса, обхватив его двумя руками, и с той же осторожностью протянул его Оно Харунаге.
Харунага снова поклонился и принял меч.
— Отличный клинок, — произнёс он. — Работы Масамуне. Лучше не бывает.
— Я вручаю его вам на всё время моего пребывания в Осаке, мой господин Харунага, — ответил Уилл.
Харунага кивнул:
— На время вашего пребывания, Андзин Миура. — Он, держа меч обеими руками, поднял его над головой. — Посмотрите все на меч Андзина Миуры, — крикнул он. И тут, наконец, самураи отозвались. Гулкий рёв заметался по каменным ущельям крепостных стен и переходов, и Уилл позволил себе перевести взгляд на окна башни. Там виднелись лица женщин, наблюдавших за происходящей церемонией. Боже, как он вспотел. Но там, у Токугавы, были собственные сыновья этого человека.
Харунага передал меч адъютанту.
— Ваши апартаменты ожидают вас, Андзин Миура, — сказал он. — Господин Норихаза!
Голова Уилла резко повернулась в ту сторону. Норихаза поклонился:
— Следуйте за мной, Андзин Миура.
Уилл поклонился и шагнул вслед за даймио. За ними пошли шестеро солдат. Ну вот, подумалось ему, я сдался этим людям, и теперь я их пленник. Пленник Норихазы. Это было оскорбительно. А чей ещё? В последний раз глаза его поднялись вверх, к окнам башни, к мелькающим женским кимоно: он шагнул в громадную дверь и пошёл за Норихазой по коридору из полированного дерева. Как наплывает память! И не только об этой башне. Об аде, расположившемся глубоко под двором крепости. О приёмной палате Иеясу, слева от него. О том, как он шёл за Магдалиной, поднимаясь по узеньким лестницам и проходя узенькими коридорами. Пятнадцать лет. Боже мой, пятнадцать лет!
Норихаза поднимался по главной лестнице — широкой, полированной, с головоломными резными узорами на перилах, часовые стояли через каждые четыре ступеньки. Он прошёл по холлу второго этажа — по полированному полу, мимо вооружённых часовых, мимо великолепных гобеленов на стенах, мимо комнат в двадцать, тридцать и больше татами, украшенной всё теми же замечательными картинами, которые Уилл помнил по прошлым временам. Никто не произносил ни звука. Их сандалии почти не производили шума, когда они пересекали холл.
Но наконец даймио остановился перед большими дверями из резного дерева, расположенными в самом дальнем углу холла и украшенными, как и все двери в замке, золотыми тыквами — гербом Хидеёси.
— Ваши апартаменты, Андзин Миура.
Он хлопнул в ладоши, и двери распахнулись. Внутри склонились в коутоу четыре молодые девушки.
— И ваши служанки, — добавил Норихаза. Он прошёл в первую комнату, миновал девушек и подошёл к окну. Уилл позволил переобуть себя в домашние тапочки, жестом поднял девушек и встал рядом с Норихазой.
— Ваша армия уходит, — заметил тот. Из этого угла башни можно было видеть лагерь Токугавы. Его уже сворачивали, и колонны солдат уходили по равнине на восток. Но другие начали свою работу на внешнем рве, подвозя на тачках и сбрасывая в воду огромные кучи земли, как и было оговорено между принцессой Дзекоин и Иеясу.
— Благодарю вас, мой господин Норихаза, — сказал Уилл. — Благодарю вас за тот комфорт, которым вы меня окружили.
Норихаза поклонился.
Уилл медленно набрал полные лёгкие воздуха.
— Между нами осталось много нерешённых вопросов, мой господин. Обстоятельства до сих пор не позволяли мне вернуть вашу кокотану. Сейчас она у меня за поясом, и когда эти государственные дела утрясутся, я буду счастлив предложить её вам.
Норихаза, выпрямившись, несколько секунд не сводил с него взгляда.
— Слова, Андзин Миура, — произнёс он. — Ты очень хорош в том, что касается слов. Скажи-ка, твой живот всё ещё болит?
— Да, мой господин Норихаза. И когда я смотрю на вас, мне становится ещё хуже. А с момента нашей последней встречи я научился владеть не только словами.
Норихаза улыбнулся.
— Хотелось бы поскорее убедиться в этом, Андзин Миура. Однако сомневаюсь, что до этого дойдёт. Ты умрёшь,