люков. Дабы ненароком не положить их в первые же минуты, если случится какая-нибудь роковая заминка при высадке.
Далеко впереди, кажется, даже не на нейтральной полосе, а уже на территории Туркмении, вспыхнула стрельба. Несколько бронетранспортеров смяли стену мономорфного заграждения, чудом произрастающего в бесплодных песках, и в открытый проем устремились внедорожники с солдатами альянса.
Туркмены вяло отвечали — на удивление вяло.
А потом махолет взлетел.
Теоретически махолет могли сбить. Европа, к примеру, подобным оружием располагала. Располагала ли Туркмения — никто толком не знал. Номинально — нет. Но традиционные успехи туркменских генетиков и биологов на самых различных, порой очень неожиданных направлениях селекции не исключали такой возможности. Кроме того, неизвестно, чем занимался на своей базе Саймон Варга — почему бы не разведением эффективных селектоидов-зениток? Да плюс волки. У этих наверняка имелось в запасе какое-нибудь подходящее оружие.
Но операцию альянса планировали тоже не дилетанты. Перед транспортными махолетами над границей прошла сплошная волна беспилотных селектоидов-тральщиков. Если у мятежников есть противовоздушная оборона, тральщики неминуемо ее выявят. И тут за дело возьмется вторая волна — секретные европейские штурмовики, которые скрытно доставили к туркменским границам. Эти малоповоротливые летающие крепости были способны обратить целые гектары какого угодно ландшафта в сплошь перепаханные поля. Сровнять с землей, с песком — с чем придется — любые укрепления.
Генералу Золотых стоило неимоверных трудов добиться разрешения на использование этих селектоидов. И Европа скрепя сердце санкционировала их применение в операции «Карусель-2». Потому что руководство ведущих стран альянса отнюдь не собиралось получать второй щелчок по носу, как в Алзамае.
Генрих Штраубе переварил всю эту шокирующую информацию со странным отрешением. В принципе любой вээровец или служащий спецназа подозревал, что Европа имеет мощное оружие. Но подробностей не знал никто.
Когда Генрих впервые увидел зачехленные штурмовики, что дремали на железнодорожных платформах, и узнал от Шольца, что же это такое, он впал в какой-то странный мысленный ступор. Словно отказало умение удивляться.
А потом один штурмовик расчехлили. И стало возможно воочию полюбоваться на воплощенный селектоид смерти. Пока еще сонный и обманчиво неопасный.
И лишь к вечеру того богатого на откровения дня Генрих наконец полностью осознал, что живет в эпоху великих перемен. И более того, сам во всем этом активно участвует. Факт, что люди готовы убивать других людей и даже вывели для этого специальных селектоидов, его не очень удивил. В конце концов он служил во внешней разведке, а значит, был подготовлен психоинженерами к самым крайним и решительным поступкам.
Генриха потряс глобальный подход. Потрясла реализация идеи «убивать все, что движется или сопротивляется». И он вдруг задумался: какой же тогда смысл гоняться за волками по всей Евразии, если в Европе, оказывается, давно отыскались свои волки, добропорядочные и сытые, которые днями чинно изобретают и реализуют в селектоидах методы массовых убийств, а вечерами гуляют в парках с детьми и водят жен в рестораны? Волки, которые лично не нажимают на спуск пулевиков, но зато пулевики придумывают? Мощные пулевики. Очень мощные. Сращивают их с самолетами и обеспечивают достаточный боезапас…
Мир рушился. Мир, в котором люди не убивают людей — только когда это действительно крайне необходимо, — таял и исчезал. Вместо него вставал пугающий мир, недобрый мир, мир, в котором небо в любой момент мог застить вражеский штурмовик и обрушить на каждого без разбору всю свою неизмеримую боевую мощь. Не на изгоя, который собственными проступками сам вывел себя за рамки истинных людей, а на любого, кто встретится на пути. На правого и виноватого. На беззащитного.
И еще Генрих вдруг подумал, что никогда не интересовался вопросом: а проходят ли психокондиционирование все те, кто отдает Генриху и десяткам других вээровцев во всем мире приказы в моменты пресловутых фитилей?
Проходят? Или нет?
Махолет тем временем вышел на расчетную высоту; канонада внизу почти сразу стихла, так толком и не разгоревшись. Генрих вслушивался, пытаясь понять: штурмовики сказали свое веское слово или обошлось без них? Похоже, что обошлось. А это значило, что силы альянса смяли жиденькие пограничные барьеры Туркменистана без особых проблем.
Или это только казалось?
Генрих Штраубе тискал ствол регулярного длинноствольного пулевика и ожидал, что же принесет ему ближайшее будущее.
А еще он решил при первом же удобном случае сменить пулевик на игломет. С парализующими иглами.
— Генерал?
— Да, господин президент… Точнее, наверное, господа президенты.
— Как начали?
— Благополучно. Но есть первые неожиданности.
В голос президента Сибири Леонида Аношко, семнадцатого в достаточно старой линии, вкралась тревога. Ему было доложено, что пограничные посты Туркменистана пройдены практически без жертв, а тут командующий «Каруселью-2» вдруг намекает на какие-то там неожиданности! Кому угодно неуютно в кресле станет.
— Неожиданности?
— Именно так, господа. Варга оказался хитрее и предусмотрительнее, чем я ожидал. А может, это и не Варга. Даже скорее всего не Варга, а волки. Эти-то — вояки прожженные и ситуацию просчитать смогли бы легко.
— Нельзя ли поподробнее?
— Отчего же? — Золотых на миг отвлекся, давая мелкие неотложные указания Степану Чеботареву. — Вполне можно. Собственно, северные границы Туркменистана не охранялись. Вдоль нейтральной полосы были оставлены всего лишь незначительные силы, которые последние дни старательно занимались исключительно втиранием очков. Иначе говоря, они создавали иллюзию присутствия на границах крупных вооруженных формирований и скоплений мобильной селектуры. На деле же пограничников оказалось раз в двадцать меньше, чем в принятом недавно Туркменией штатном режиме. Схожая ситуация и на Каспий — морской десант вообще не встретил сопротивления. Исключение составляет только юго-восток, районы Красноводска и Гасан-Кули. Но и там оборону не назовешь плотной.
— И что же это означает?
— Только одно, господа: Варга прекрасно сознает, что имеющимися силами такую огромную территорию, как вся Туркмения, он не удержит. И он осознанно отступил. Без всяких сомнений — к Ашгабату. И вот тут-то и будет организована настоящая эшелонированная оборона. Наши аналитики склоняются к мысли, что преодоление этой обороны может растянуться от суток до недели.
— И что же вы намерены предпринять? В свете новых, так сказать, веяний…
— Окружить очаг сопротивления. Для начала — чтобы отсечь от Ашгабата Туран и воспрепятствовать… различным неожиданностям. Прочим. После чего можно будет заново проанализировать обстановку и пробовать разгрызть сию, с вашего позволения, сахарную косточку.
— Туран, как я понимаю, пока активных действий не предпринял?
— Пока нет. Во всяком случае, таких данных у меня нет. Я надеюсь, что морской десант от Красноводска и Гасан-Кули успеет воссоединиться с передовыми отрядами восточного крыла еще до того, как Туран сообразит, что мы начали.
— Сколько, по-вашему, понадобится времени на окружение?