чубуков, кальянов, носогреек и прочих дымокурных штук, пока не показалось крытое подворье. У двух телег суетились люди, грузили бочки. За домом длинными рядами тянулись лозы виноградника. Милан откашлялся и сдвинул шапку на затылок.
– Тибор вино вывозит, – прищурившись, сказал он. – Вон, видишь, с сыновьями, значит. Да стойте, окаянные! – прикрикнул он на быков. – Здорово, Тибор!
– А, Милан, – обернулся тот. – Здорово.
– Вывозишь?
– Хрен тут вывезешь. Шесть бочек, вишь, вошло, да шесть ещё осталось. И закапывать некогда. Отманы, ходит слух, уже у реки стоят. – Он сплюнул, почесал в затылке. – Выливать придётся.
– Чего зря надрываться – турки сами выльют. Они ведь, говорят, вина не пьют.
– Не дам! – окрысился крестьянин. Ударил себя в грудь кулаком. – Я собирал, сам вино давил! И чтоб какие-то турки… Мартынек!
– А? – Старший сын обернулся.
– Выбивай пробки! Чёрт с ним, с вином. Поехали.
Сыновья вооружились колотушками. Шесть пробок вылетели вон, и струи старого искристого вина с шумом хлынули на землю.
– Белое? – Милан сглотнул и облизал сухие губы.
– Прошлогоднего урожая.
– Дай кружку, что ли…
Он наполнил кружку, отхлебнул, почмокал губами. Вздохнул.
– Не жаль тебе?
– Вина-то? Нет, вина не жаль: Бог даст, новое зальём после войны, – махнул рукой Тибор. – А нет, так всё одно пропадать… Вот виноградника сил нет как жалко!
По лицу его текли слёзы.
Бертольд проснулся, потревоженный возней и стуком, и теперь, не веря собственным глазам, почти с суеверным страхом смотрел на крестьян.
Милан наполнил кружку снова. Обернулся.
– Ну, значит, это… Будешь, травник?
Жуга взял кружку и долго стоял, прихлёбывая терпкое вино и глядя, как стекает, впитываясь в землю, янтарный солнечный жир.
Стоял и вспоминал.
* * *
Тогда тоже лилось вино, лилось в бокал бесшумной струйкой, отсвечивая красным в отблесках каминного огня. Бертольд и Влана с кружками в руках сидели за столом, притихшие, как мыши. За занавешенным окном сгущались тени. Было жарко.
Маг опустил кувшин на стол и протянул бокал Жуге.
– Держи, – откинулся на спинку кресла. – Ну, что тебя интересует?
Жуга молчал, сжимая в ладонях нагретое олово кубка. Пригубил, поморщился и поставил бокал на стол.
– Спасибо, мне сейчас не хочется вина.
– Итак?
– Рассказывать, наверное, не нужно?
Маг закрыл глаза и долго молчал, а когда заговорил, речь пошла совсем не о смерти боярского сына.
– В последние полгода, – начал он, – только три известия из мирской жизни всерьёз меня заинтересовали. Вначале я не видел связи между ними… Теперь, как мне кажется, такая связь видна. Ответь на мои вопросы.
– Если смогу.
– Смерть Михая Пелевешича – твоих рук дело?
– Нет.
– А мага по имени Тотлис?
– У меня была на то своя причина. – Жуга поднял взгляд на колдуна. – Хочешь отомстить?
– Я – не хочу. Другие могут, но не я: Рохобор всегда был мне противен. Значит, слухи о рыжеволосом ведуне – правда… Теперь второй вопрос. Разбуженные силы маяка в Галлене – это тоже ты?
– Наверное, я. Но в одиночку.
– Ага. Тогда понятно. Разбаш нашёл-таки обратную тропу…
– Чего ещё?
– Четыре зверя пробудились. Вновь старая вражда.
Жуга пожал плечами:
– При чём тут я?
– Иной раз упавшего не к месту яблока достаточно, чтоб изменить расположение сил, а ты вон сколько дров наломал… Нельзя так долго прыгать с чашки на чашку – весы слишком раскачались. Я знал, что рано или поздно ты придёшь ко мне.
– Может, скажешь, что и война – моих рук дело?
Маг Золтан поднял взгляд.
– Не исключено.
– Вопросы кончились? Тогда ответь на мои. Конечно, если знаешь ответ. За что убили парня?
Маг молчал. Огонь в камине догорел, и лишь уголья таяли неровной красной грудой. Бертольд сидел, боясь пошевелиться. Его кружка давно опустела, но он никак не мог себя заставить попросить добавки. Наконец Золтан вздохнул, нагнулся, сунул руку под кресло, и на стол лёг прямой меч в простых, обшитых потемневшей кожей ножнах. Блеснула чёрная, с прожилкой серебра, витая рукоять.
– Узнаёшь? – спросил колдун.
Жуга кивнул:
– Кинкаша меч.
– Возьми его.
– Я ничего не понимаю в оружии.
– И всё-таки взгляни.
Жуга неловко потянул к себе меч и наполовину вытащил клинок. С проковкой на четыре грани, неширокий, примерно с руку взрослого длиной, меч казался странно лёгким по сравнению с тяжёлыми ножнами. И Влана, и Бертольд невольно подались вперёд, заворожённо глядя, как мягко и неярко, подобно лунному сиянию в небесах, мерцает в травниковых руках полоска металла. Заточенная с обеих сторон до бритвенной остроты, сероватая сталь клинка, казалось, светится сама по себе. Узора не было, но ближе к рукояти, у самой крестовины тончайшим волосным рисунком проступала вязь клейма – зверёк на задних лапах. Рисунок был само движение: вздёрнутая мордочка, взметнувшиеся в танце лапки, изогнутый двойной дугой пушистый длинный хвост.
Лиса.
Жуга протянул меч Золтану:
– Я рассмотрел.
Колдун нахмурился:
– Клеймо разглядел?
– Да, – кивнул Жуга. – Лиса, которая танцует. Мне это ни о чём не говорит.
– Танцующий лис… – пробормотал негромко Хагг и с лёгким шелестом задвинул меч обратно в ножны. Тусклое сияние погасло, и Жуга вдруг ощутил с тревогой, как кольнуло руку под браслетом.
– Я думал, всё, что было у Кинкаша, забрали стражники, – проговорил он медленно. – Как меч попал к тебе?
– Меч мне принёс его отец.
– О…
Колдун сделал паузу, ожидая вопроса, но Жуга лишь кивнул, и Золтан продолжил:
– Кинкаш – четвёртый сын боярина Дёже. Я думаю, не нужно говорить, какова участь младших сыновей: ни титула, ни денег, зачастую вовсе никакого наследства. Только имя и надежда на удачную женитьбу. Парнишка развлекался как мог. Возился с девками, играл, гулял по кабакам… Взрослел, короче.
Но к делу.
С полмесяца назад Кинкаш и три ещё таких же остолопа отправились в горы, по слухам – к перевалу Дибиу. По крайней мере, так мне рассказал его отец. Зачем они туда пошли, где их носило, я не знаю. Знаю только, что вернулся он обратно с этим вот мечом.
Первого из них убили через три дня. Подкоп, подземный ход, затем ножом по горлу. Буквально через ночь погиб второй. Третий смекнул, что дело пахнет жареным, и слинял из города. То, как погиб Кинкаш, ты знаешь.
Вчера ко мне зашёл его отец.
«Мой сын погиб, – сказал он. – Я знаю, что ты советовал ему отнести клинок обратно. Я тоже чувствовал, что эта история добром не кончится, хотя, Господь свидетель, я не знаю, где и как он раздобыл этот меч, но… Последыши всегда упрямы. Возьми его, колдун. Так будет лучше. Я не хочу проклятия на свой род».
В