она, пытаясь убедить себя в том, что она счастлива от того, что делает.
— Так чем же ты занималась? — спросила Робин.
— Много чем, — сказала Пенни. — Готовка, работа на грядке с овощами. Я также помогала Джейкобу. А сегодня утром у нас был очень хороший разговор о духовной связи.
— Правда? — сказала Робин. — У меня такого еще не было… Как поживает Джейкоб?
— Ему определенно становится лучше, — сказала Пенни, очевидно, полагая, что Робин все знает о Джейкобе.
— О, хорошо, — сказала Робин. — Я слышала, что ему нездоровится.
— Я имею в виду, что он, конечно, не был в порядке, — сказала Пенни. Ее манера поведения была где-то между беспокойством и скрытностью. — Это трудно, не так ли? Потому что такие люди не могут понять, что такое ложное “я” и чистый духом, и поэтому они не могут исцелить себя.
— Верно, — сказала Робин, кивая, — но ты думаешь, что ему становится лучше?
— О да, — сказал Пенни. — Определенно.
— Это очень мило со стороны Мазу, что он живет в доме, — сказала Робин, тонко подмечая.
— Да, — снова сказала Пенни, — но он не мог находиться в общежитии со всеми своими проблемами.
— Нет, конечно, нет, — сказала Робин, осторожно прощупывая дорогу. — Доктор Чжоу кажется таким милым.
— Да, очень повезло, что Джейкоб попал к доктору Чжоу, потому что если бы он оказался на воле, это был бы кошмар, — сказала Пенни. — Таких людей, как Джейкоб, там подвергают эвтаназии.
— Думаешь, да? — спросила Робин.
— Конечно, это так, — сказала Пенни, как будто не веря в наивность Робин. — Государство не хочет о них заботиться, поэтому их просто тихо убирает ОНН — “Отряд нацистской ненависти”, как называет его доктор Чжоу, — добавила она, после чего с тревогой посмотрела в зеркало на свои волосы и спросила: — Как ты думаешь, как долго это длится? Трудно сказать, без часов или чего-либо еще…
— Может быть, еще пять минут? — сказала Робин. Желая воспользоваться тем, что Пенни упомянула об отсутствии часов, и побудить девочку поделиться всем негативным, что она могла заметить в ВГЦ, она негромко сказала:
— Забавно, что приходится выводить нашу краску. Не могут же волосы Мазу быть такими черными от природы? Ей уже за сорок, а у нее нет ни капли седины.
Поведение Пенни мгновенно изменилось.
— Критика внешности — это чисто материалистическое суждение.
— Я не…
— Плоть не важна. Дух важен.
Ее тон был дидактичен, но глаза были полны страха.
— Я знаю, но если неважно, как мы выглядим, то почему мы должны снимать краску для волос? — резонно заметил Робин.
— Потому что… это было написано. Истинное “я” естественно.
Пенни со встревоженным видом скрылась в душевой кабине и закрыла за собой дверь.
Когда, по ее расчетам, прошло двадцать минут, Робин сняла спортивный костюм, смыла средство с волос, высушила их, проверила в зеркале, что все следы синей краски исчезли, и вернулась в темное общежитие в пижаме.
Пенни все это время оставалась спрятанной в душевой кабине.
Глава 46
Индивид попадает в злую среду, к которой он привержен внешними связями.
Но у него есть внутренние отношения с высшим человеком…
И-Цзин или Книга Перемен
С наступлением Сезона Украденного Пророка распорядок дня новобранцев высшего уровня изменился. Теперь они не проводили целые утра, просматривая в подвале фермы кадры военных зверств и голода, а больше читали лекции о девяти ступенях к чистоте духа: принятие, служение, отказ, союз, отречение, приятие, очищение, умерщвление и жертвоприношение. Им давались практические советы по выполнению шагов с первого по шестой, над которыми можно было работать параллельно, но остальные были окутаны тайной, и только те, кто успешно освоил первые полдюжины, считались достойными узнать, как достичь последних трех.
Робин также пришлось пережить второй сеанс Откровения. Во второй раз она избежала того, чтобы сесть на самое горячее место в центре круга, хотя Вивьен и пожилому Уолтеру повезло меньше. Вивьен подвергалась нападкам за ее привычку менять акцент, чтобы скрыть свое богатое происхождение, и обвинялась в высокомерии, эгоцентризме и лицемерии до тех пор, пока не разразилась рыданиями, в то время как Уолтера, который признался в давней вражде с бывшим коллегой по своему старому университету, ругали за эгоцентризм и лицемерие, материалистическое суждение. Единственный из тех, кто до сих пор подвергался терапии первичного реагирования, Уолтер не плакал. Он побледнел, но ритмично кивал, почти нетерпеливо, в то время как круг осыпал его оскорблениями и обвинениями.
— Да, — пробормотал он, яростно моргая за стеклами очков, — да… это правда… все правда… очень плохо… да, действительно… ложное “я”….
Тем временем нижняя часть спортивных костюмов среднего размера, которые Робин выдавали раз в неделю, все время сползала с талии, так как она сильно похудела. Кроме раздражения от необходимости постоянно подтягивать их, это не так сильно беспокоило ее, как осознание того, что она она начинает привыкать к образу жизни внутри.
Когда она только приехала на ферму Чепмена, она отметила, что ее усталость и голод были ненормальными, а также заметила влияние клаустрофобии и давления группы во время лекций в подвале. Постепенно она перестала замечать свое истощение и приспособилась обходиться меньшим количеством пищи. С тревогой она обнаружила, что неосознанная привычка напевать себе под нос становится все более частой, и даже поймала себя на том, что думает на церковном языке. Размышляя над вопросом, зачем неизвестного Джейкоба, который явно был слишком болен, чтобы быть полезным церкви, держать на ферме Чепмена, она решила, что его отъезд — это “возвращение в материалистический мир”.
Испугавшись того, что она, будучи достаточно объективной, признала свою частичную индоктринацию, Робин попробовала новую стратегию сохранения объективности: попыталась проанализировать методы, которые использует церковь для принуждения к принятию своего мировоззрения.
Она обратила внимание на то, как принуждение и снисхождение применялись к членам церкви. Новобранцы были настолько благодарны за любое послабление в постоянном принуждении слушать, учиться, работать или петь, что проявляли непропорциональную благодарность за самые незначительные поощрения. Когда детям постарше разрешали побегать в лесу по периметру, чтобы провести свободное время без присмотра, они уносились туда с таким ликованием, какое, по мнению Робин, могли бы проявить дети во внешнем мире, если бы им сказали, что они едут в